Вальтер Скотт - Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

— Услуга важная, — сказал маркиз серьезно, — и, без сомнения, будет вознаграждена по достоинству.

— Преклони колено, Ранальд, — сказал майор Дальгетти (так будем мы отныне называть его), — стань на колени и поцелуй руку его превосходительства.

Но так как предписанная формула приветствия была не в нравах его соотечественников, Ранальд ограничился тем, что, скрестив руки на груди, наклонил голову.

— Этот бедняк, милорд, — продолжал майор Дальгетти, с важностью заявляя себя покровителем Ранальда Мак-Ифа, — сделал все, что мог, дабы уберечь меня от врагов моих, несмотря на то что иного оружия у них не водится, как только луки и стрелы, чему, я думаю, ваше превосходительство с трудом можете поверить.

— Вы увидите довольно много людей в нашем лагере, также не имеющих другого оружия, — сказал Монтроз, — и мы считаем их очень полезными.

— Полезными, милорд? — сказал Дальгетти. — Прошу извинения за смелость, но… я удивлен… луки и стрелы!.. Уж вы простите, а только я посоветую при первой возможности заменить их мушкетами… Но, возвращаясь к этому честному хайлендеру, я должен сказать, что он не только защищал меня, но и лечил, так как я при отступлении был ранен и оставался с тех пор на его попечении, что и считаю долгом с благодарностью засвидетельствовать перед вашей светлостью.

— Как тебя зовут, друг мой? — спросил Монтроз, обращаясь к хайлендеру.

— Лучше не поминать! — отвечал горец.

— Это значит, — поспешил вмешаться Дальгетти, — что он желал бы сохранить свое имя в тайне, по той причине, что в прежние времена было за ним одно такое дельце: овладел он замком, перерезал хозяйских детей и наделал много чего другого, что, как известно вашей светлости, в военное время частенько практикуется, но, вообще говоря, не располагает друзей и родственников пострадавшего к виновнику его несчастья. Я на моем веку сколько раз видал, как простолюдины предавали смерти разных храбрых кавалеров единственно за то, что они себе позволяли кое-какие вольности в краю…

— Понимаю, — сказал Монтроз, — этот человек в ссоре с кем-нибудь из наших сторонников. Пускай идет теперь на гауптвахту, а мы тут подумаем, как лучше оборонить его.

— Слышишь, Ранальд? — сказал майор Дальгетти с величественным видом. — Его превосходительство желает говорить со мной наедине, а тебе велит идти на гауптвахту… Да он, бедняга, не знает, где гауптвахта!.. Да, совсем неопытный парень, хоть и старый человек. Я сейчас поручу его одному из часовых и немедленно вернусь к вашей светлости. — Дальгетти отвел Мак-Ифа и тотчас вернулся обратно.

Прежде всего Монтроз спросил его о результатах посольства в Инверэри и с большим вниманием выслушал рассказ майора, невзирая на его многоречивость и отступления. Нелегко было маркизу напрягать свое внимание до конца, но он знал, что, если хочешь добиться толку от агента, подобного этому болтуну, надо дать ему высказаться по-своему. Терпение маркиза получило наконец свою награду: в числе различных вещей, которыми Дальгетти считал себя вправе завладеть в Инверэри, была связка бумаг из конторки Аргайла; эту связку он в конце концов и вручил своему генералу. Впрочем, этим он и ограничил передачу награбленной добычи; по крайней мере, я никогда не слыхивал, чтобы он отдал Монтрозу тот кошелек с золотом, который утащил одновременно с бумагами.

Монтроз схватил один из воткнутых в стену факелов и в одну минуту погрузился в чтение документов, между которыми напал, очевидно, на нечто такое, что дало новую пищу его личной злобе против соперника — Аргайла.

— Ого, так он меня не боится? — молвил он, продолжая читать. — Хорошо, мы еще проверим это… Сожжет мой замок Мурдох?.. Но первый дым пойдет из Инверэри… О, лишь бы достать проводника по предгорьям Стрэтфиллена!

Личная самонадеянность майора Дальгетти не мешала ему знать свое дело, он мигом сообразил, чего нужно Монтрозу. В ту же минуту, оборвав свое подробное повествование о том, как его ранили во время отступления, он сразу завел речь о том, что наиболее интересовало его начальство.

— Коли желаете, ваше превосходительство, проникнуть в графство Аргайл, — сказал он, — то вот этот бедняк, Ранальд, о котором я вам докладывал, и дети его, и сродники, знают каждую щелку в этих местах и всякие туда проходы как с востока, так и с севера.

— В самом деле? — сказал Монтроз. — А почему вы полагаете, что они так сведущи на этот счет?

— А вот позвольте доложить, ваше превосходительство, — ответил Дальгетти, — в течение нескольких недель, что я провел с ними ради заживления моей раны, они беспрестанно должны были перекочевывать с места на место по той причине, что Аргайл все еще хлопотал о поимке некоего офицера, облеченного доверием вашего превосходительства. Вот тут-то я и имел случай оценить их ловкость, проворство и подробное знание местности, а когда я настолько окреп, что уже был в состоянии явиться в главную квартиру вашей светлости, этот честный простак, Ранальд Мак-Иф, провел меня сюда такими дорогами, что даже лошадь моя — изволите помнить моего Густава? — отлично могла всюду пройти. Вот я тогда и подумал, что если бы понадобилось совершить поход по горам в этой западной части королевства, то лучших проводников и желать нельзя, как этот Ранальд и его товарищи.

— Можете ли вы поручиться за верность и преданность этого человека? — сказал Монтроз. — Как его зовут и кто он такой?

— Он ремеслом разбойник и бродяга, — отвечал Дальгетти, — отчасти, пожалуй, убийца и душегуб; а зовут его Ранальд Мак-Иф, что означает Ранальд Сын Тумана.

— Это прозвище мне что-то знакомо, — сказал Монтроз, задумавшись. — Ведь эти Сыновья Тумана, если не ошибаюсь, совершили какое-то злодейство в семье Мак-Олей?

Майор Дальгетти начал рассказывать про убийство лесничего, и Монтроз, обладавший превосходной памятью, тотчас припомнил все обстоятельства этой фамильной вражды.

— Какая жалость и досада, — сказал Монтроз, — что существует такая непримиримая вражда между этими людьми и Мак-Олеями. Аллен выказал много мужества в нынешнюю войну, а странная таинственность его речей и поступков оказывает такое могучее влияние на его земляков, что возбудить его неудовольствие было бы мне особенно тяжело, да и небезопасно. А между тем, если эти люди могут нам быть до такой степени полезны и если, как вы говорите, майор Дальгетти, на них действительно можно положиться…

— На этот счет, ваше превосходительство, я готов прозакладывать все мое жалованье вместе с наградными, и коня моего, и оружие, и собственную голову, — сказал майор, — а уж большего, кажется, и для родного отца нельзя сделать.

— Это все прекрасно, — сказал Монтроз, — но дело это такое важное, что я все-таки желал бы знать, на чем вы основываете свою твердую уверенность?