Александр Бушков - Д'Артаньян – гвардеец кардинала

– Вы играете со мной, – сказала герцогиня, но по ее тону д'Артаньян уже понял, что правильно выбрал место для удара и безошибочно угодил в него. – Вы играете со мной, преследуя свои собственные цели…

– Ну разумеется, – сказал д'Артаньян. – Не думаете же вы, что я из чистого расположения к вам явился вас предупредить, чтобы держали с Констанцией ухо востро? Конечно, у меня есть свои цели… но в данный момент они у нас с вами общие. И мне, и вам выгодно остановить Констанцию. Вам даже выгоднее, чем мне: я-то, по крайней мере, уже знаю, чего от нее ждать, и в третий раз на ту же удочку не попадусь. А вот вы… Мы – мимолетные союзники, Мари. Так давайте, пусть краткий миг, действовать рука об руку…

Казалось, она колеблется.

– В конце-то концов, я могу ее отыскать и без вашей помощи, – сказал д'Артаньян решительно. – Вы мне всего лишь упростите задачу, и не более того. Пожалуй, вы действительно ни при чем – это чисто ее проделки… Она окончательно переметнулась к Винтеру. А значит, очередной заговор – вы ведь не остановитесь, правда? И вы, и Гастон, и все остальные… – может окончиться успешно. Но в его успехе и заложено ваше несчастье. Вы все же легкомысленны, Мари. Вы когда-нибудь потеряете осторожность и непременно отопьете глоток вина или прохладительного питья из стакана, куда Констанция незадолго перед тем вытряхнула пару крупинок из своего знаменитого перстня – большого, старинной итальянской работы, с огромным красным карбункулом, пустотелым внутри и представляющим собой надежное хранилище для ядовитого порошка… Самое смешное, что мне искренне будет вас жаль. Ничего не могу с собой поделать, настолько вы очаровательны… Я буду жалеть о вас… но сейчас для меня на первом месте стоит обязанность выручить Анну.

– Но зачем ей Анна? – спросила герцогиня чуточку жалобно, чуточку растерянно.

Уловив в ее голосе эти нотки, д'Артаньян еще более возликовал – он еще более продвинулся к цели.

– А вы не знали? – усмехнулся он. – В самом деле, не знали? Анна была женой старшего брата Винтера. Наследниками состояния, титулов, имений и денег остаются она и ее сын. Винтер отравил брата – как теперь совершенно ясно, при помощи Констанции-Камиллы, – но далее не продвинулся. И Констанция взялась ему помочь довести дело до конца. За схожую услугу Винтер предлагал мне в Англии сто пятьдесят тысяч пистолей. Вряд ли Констанции он заплатит столько же – но в любом случае достаточно, чтобы она забыла о вас и ваших поручениях… Меня пытались отравить еще и из-за того, что я стал одним из немногих, посвященных в эту историю. Теперь вы ее тоже знаете. – Он безжалостно улыбнулся, скорее, оскалился. – Вы не рискнете меня убить здесь, Мари. У вас в особняке, могу спорить, нет опытных головорезов, одни недотепы-слуги, умеющие лишь пыжиться и чваниться. А я неплохо вооружен, и возле вашей двери меня дожидаются два гвардейца – не говоря уж о том, что в Пале-Кардиналь прекрасно знают куда я направился… Знаете, как я поступлю, Мари? Что я постараюсь довести до сведения Винтера, уйдя отсюда?

Вот теперь он увидел в глазах очаровательной Мари настоящий страх.

– Шарль, вы не можете… – прошептала она. – Это подло…

– Быть может, – кивнул он. – Но сейчас я способен на любую подлость – благо свершить ее предстоит с людьми, которых никак нельзя отнести к моим настоящим друзьям. Вот именно… Выйдя отсюда, я постараюсь, чтобы до Винтера как можно быстрее дошли слухи, что вы все знаете об этой истории. И тогда ваша жизнь станет невероятно увлекательной – смерть может таиться в каждом куске, в каждом глотке… Я чудом вырвался из рук Винтера и знаю, на что он способен. Вряд ли он и с вами будет церемониться. Что его остановит? То, что вы любимица французской королевы? Какой вздор, право! Я уверен, он и своему королю вкупе с Бекингэмом подсыпал бы яд, если это помогло бы ему вырвать у Анны права на наследство… Всего наилучшего, Мари. Я и так потерял с вами много времени. Вы не хотите помочь мне? Ваше право. Но и меня никто не обязывает помогать вам сохранить вашу драгоценную жизнь… Всего наилучшего!

Он взял свою шляпу и решительно повернулся. Сделал два точно рассчитанных шага – не слишком быстрых, но и не слишком медленных. Это был решающий момент. Оставалось верить, что ум герцогини де Шеврез, ее подозрительность и жажда жизни возьмут верх над нерасчетливыми обидами…

– Подождите! – раздался за спиной вскрик. Д'Артаньян медленно обернулся:

– Да?

– Быть может, я и могу указать вам след… По крайней мере, это похоже на след…

– Только не врите, Мари, – сказал он резко, отрывисто. – Вашу ложь удастся проверить очень быстро, и тогда берегитесь…

– Да подите вы! Я не собираюсь врать. Не стоит врать в момент, когда подтверждаются мои наихудшие подозрения…

– Что вы знаете, Мари? – спросил он нетерпеливо.

– Вы говорите, ее похитили? – герцогиня наморщила лоб. – Наверняка с тем, чтобы передать Винтеру…

– Наверняка. Вы знаете какое-то место?

– Трудно назвать то, что я знаю, каким-то конкретным словом… – произнесла герцогиня задумчиво. – Понимаете, Шарль, к ней довольно часто приезжала какая-то монахиня… Не простая монахиня, а занимающая какой-то пост – быть может, настоятельница, аббатиса… Не такая уж старая, определенно из хорошей семьи, резко настроенная против Ришелье… Я с ней пару раз сталкивалась, но не знаю ее имени. Она обитает где-то к северу от Парижа, не особенно далеко, но и не близко… Вот и все, что может вам помочь…

– Что за монахиня? Какого монашеского ордена или братства?

– Понятия не имею, – ответила герцогиня с детской беспомощностью. – Я совершенно не разбираюсь в монашеских одеяниях, и в церкви-то не была не упомню с какого времени… Единственные, кого я уверенно могу отличить по одежде – доминиканцы. У меня был любовник, юный аббат из доминиканцев…

– У доминиканцев, кажется, нет женских монастырей, – сказал д'Артаньян. – В любом случае, они носят только черное и белое… Как она была одета, эта монахиня?

– Дайте припомнить… Она была одета ужасно. Этот их монашеский балахон, при виде которого всякая нормальная женщина придет в ужас. Покрой совершенно…

– Мари, мне не это нужно! Цвет?

– На ней был коричневый балахон, а на голове еще более ужасный черно-белый платок…

– Апостольник? [64]– спросил д'Артаньян, с грехом пополам разбиравшийся в этом вопросе благодаря дальней родственнице-бенедиктинке [65].

– Ну откуда я знаю, как он называется? Коричневый балахон и черно-белый платок… Судя по виду лошадей, запряженных в ее карету, им приходилось совершать переход в несколько часов…

– И это все?

– Уж не взыщите…

– Постараюсь вам поверить, – сказал д'Артаньян. – А если вы меня обманули – тоже не взыщите…