Жан Рэ - Корабль палачей [Романы, повести, рассказы]

Странная мысль сформировалась в него в голове.

Он подпрыгнул, кинулся в библиотеку и открыл подшивку какого-то французского периодического издания, которую принялся судорожно перелистывать в поисках одной иллюстрации.

Ошеломленный, он рухнул в кресло, тупо глядя на гравюру, предложение под которой сообщало:

«Разносчик на главной рыночной площади в итальянском городке Аост».

Это был именно тот разносчик со своей тележкой, на большой площади… Но он вообразил его на площади в Линденхэме!

— Господи, — пробормотал юноша, — что же произошло со мной?

Несколькими днями раньше он просмотрел эту подшивку французской периодики, любуясь великолепными гравюрами.

— Наверное, это просто пригрезилось мне! — в отчаянии воскликнул он. — Но ведь я где-то купил книгу и австралийские марки, да и камень не мог возникнуть из ничего!

Ему показалось, что на лежавшей перед ним гравюре старик-разносчик хитро ухмыльнулся и, казалось, произнес:

«Конечно! Именно с этим тебе и нужно разобраться!»

— Бумага и типографская краска должны скрывать какую-то тайну! — пробормотал Гюстав. — Разумеется, журнал не мог украсть книгу и марки, а вот я…

Пока юноша мучился, пытаясь разобраться в случившемся, директор школы беседовал с одним из преподавателей.

— Не думаю, что мы когда-нибудь увидим Лемана в школе, — сказал он. — И это большое облегчение для меня, потому что я не знал, что мне делать!

— Он совершенно не настроен заниматься, — сказал преподаватель. — К тому же он крайне рассеян. Я постоянно замечал, что его мысли были далеки от темы занятий и он просто отсутствовал на уроке.

— Это не удивляет меня, — согласился директор. — Когда он был зачислен в школу, я отказался принять его в качестве воспитанника. После смерти его родителей — они скончались менее чем за три недели во время последней эпидемии инфлюэнцы — его опекуном стал дядюшка Дезире Леман, живущий в Турне. Старому ворчуну быстро надоело заботиться о племяннике, и он отдал его в местный пансион. Через два года он с удовольствием узнал, что племянник оставил школу, потому что он вел себя на занятиях подобно сомнамбуле, что нередко пугало других детей. И я был рад, что он обосновался в семье Снеппов.

— Сомнамбулам требуется свежий воздух, много свежего воздуха, — глубокомысленно заявил преподаватель. — Но ведь мы преподаватели, а не врачи.

Директор с сожалением покачал головой. Такие учащиеся, как Леман, заставляли его постоянно беспокоиться о них и не доставляли удовлетворения преподавательской деятельностью.

Во время этой беседы объект рассуждений педагогов находился в своей комнате, одолеваемый мрачными думами.

Если бы только ему удалось понять, что именно случилось с ним!

Внизу в столовой, где оставались супруги Снепп, атмосфера успокоилась. Музыкальная шкатулка принялась проигрывать популярные мелодии, и мадам Снепп стала подпевать ей фальцетом.

Господин Снепп с наслаждением размещал наделавшие столько шума марки в большом альбоме, то и дело восклицая:

— Тысяча франков!.. Тысяча франков!.. Но ведь доктор Пранжье разбирается в филателии!

На следующее утро Линденхэм охватило волнение. Подумать только, грабители забрались в дом супругов Снепп! Но они перерыли только комнату их пансионера, Гюстава Лемана. И грабители не похитили ничего ценного, не тронув ни деньги, ни драгоценности.

Они не похитили ничего, за исключением… самого Гюстава Лемана! Действительно, несчастный юноша пропал. Город был тщательно обыскан, но поиски закончились безрезультатно.

Супруги Снепп не переставали стонать и жаловаться. Тоже совершенно безрезультатно.

Когда приехавшие в Линденхэм следователи из соседнего города допросили директора школы, тот откровенно заявил:

— Гюстав был большим оригиналом. Он просто удрал, в этом невозможно сомневаться.

— Но он не взял с собой деньги! — с удивлением констатировали следователи.

Директор пожал плечами:

— В этом случае он скоро вернется.

Но Гюстав Леман не вернулся.

В столовой семьи Снепп больше не оставалось ничего приятного, хотя все в ней было таким же, как прежде. Лампа светила ровным круглым огненным язычком, печурка мурлыкала, словно довольный кот. Но музыкальная шкатулка замолчала, и куда-то пропал аромат пирожков с маслом.

Сидевшие за круглым столом супруги пересчитывали толстую пачку банкнот.

— Ах, моя дорогая, — пробормотал господин Снепп, — я надеюсь, что с ним не случилось ничего плохого! Такой приятный юноша…

— Помолчи, пожалуйста, — оборвала его мадам Снепп.

— Он так часто дарил мне марки…

— Теперь ты сам можешь купить их столько, сколько хочешь.

— Я должен был рассказать следователям эту историю с господином Пранжье.

— И лишиться всего этого! — квакнула мегера, указав на стопку банковских билетов.

Господин Снепп вздохнул.

— Я буду молчать, — сказал он, и в его голосе прозвучало рыдание. — Но пусть Господь простит меня!

— Разумеется, я ни на мгновение не поверил легенде с разносчиком. Люди этого типа никогда не заглядывают в Линденхэм, но если подобное случается, весь город мгновенно узнает об этом, и я узнаю одним из первых. Нужно придумать нечто совсем иное, мой мальчик.

Гюстав Леман сидел в роскошном салоне, освещенном множеством газовых светильников, несмотря на солнечный день. Вообще-то внутренние ставни были не только закрыты, но и заперты на солидные замки. Бледный, в смятой одежде, бедняга демонстрировал несколько шишек на лбу.

Старый господин Пранжье, сидевший в кресле напротив него, спокойно наслаждался длинной голландской трубкой.

— Я сожалею, что мои слуги так неаккуратно обошлись с тобой, — ухмыльнулся старик, — но ты должен согласиться, что вел себя далеко не как ручное животное, и я выяснил это на своем опыте. Скажешь ли ты мне, что произошло на самом деле?

Гюстав упрямо помотал головой.

— Самое важное здесь, — это книга, да и камень тоже… Но об этом мы поговорим позднее. Тот, кто владеет столь ценными предметами, никогда не захочет добровольно расстаться с ними. Таким образом, ты должен был украсть их. Но где?

Вопрос остался без ответа.

— Ну, это не самая главная моя забота, — продолжал старик. — Я не постесняюсь сказать, что сам, не заколебавшись ни на мгновение, украл бы эти предметы. Владение ими вполне может быть оправданием греха воровства.

Он придвинулся к Гюставу с глазами, в которых светилась зависть.

— Может быть, произошло что-то совсем другое? Давай, расскажи мне все… Ты не пожалеешь об этом.

— Но я клянусь вам, что не знаю… Я вообще ничего не знаю!