Жан Рэ - Корабль палачей [Романы, повести, рассказы]

Так или иначе, но в итоге Бонте так никогда и не вернулся в Голландию.

В сопровождении своих друзей-эскимосов он двинулся на север… и пропал.

Здесь доктор Пранжье замолчал и хитро подмигнул Гюставу.

— Майен попросил своего друга-писателя изложить на бумаге удивительный рассказ Бонте, несмотря на то что никогда так и не поверил ему, поскольку был человеком достаточно рассудительным, чтобы поверить в сказки фей. Но я, молодой человек, уверен, что Бонте ничего не выдумал.

— И что же такое удивительное он рассказал? — поинтересовался Гюстав унылым тоном, потому что рассказ доктора не вызвал у него особого интереса.

Пранжье с насмешкой посмотрел на него:

— Я предпочитаю пока не раскрывать этого. Немного позже ты узнаешь гораздо больше.

— А что вы скажете про камень?

Бонте отдал его капитану, а тот в свою очередь передал его еще кому-то как предмет, не представляющий никакой ценности.

Гюстав зевнул. У него пропало всякое желание задавать вопросы. Заметив это, доктор Пранжье дружелюбно улыбнулся и пожелал юноши доброй ночи.

Гюстав Леман оставался в заточении в доме на улице Рам-пар де Конт около трех месяцев.

Но можно ли было считать чем-то вроде тюрьмы это вынужденное пребывание взаперти?

Он ведь имел возможность выходить из своей комнаты и бродить по просторному парку! Он даже мог играть в нем, потому что среди слуг несколько весельчаков получили задание занимать его всевозможными играми.

Доктор Пранжье встречался с ним ежедневно несколько раз за день, и их беседы были такими интересными, что доктор стал казаться Гюставу совсем не таким страшным, как раньше. Он уже не рассматривал доктора как пугало, а считал его дружелюбным и приятным собеседником. Тем не менее пожилой господин старательно обходил в их беседах все, что имело отношение к книге и камню; что же касается Гюстава, то он давно перестал вспоминать эти предметы.

Великолепная еда позволила юноше убедиться, что ничего более вкусного он не нашел бы даже в стране, где в кисельных берегах текут молочные реки. Со своим довольно спокойным характером он считал такую жизнь вполне сносной, и если даже у него появлялись мысли о побеге, он сразу же отбрасывал эти фантазии, так как стены парка были достаточно высокими, а слуги никогда не теряли бдительности.

В середине июня доктор Пранжье исчез и появился снова только в начале июля.

— Как ты смотришь на небольшое путешествие? — спросил он у Гюстава.

— Вы это говорите серьезно? — в восторге воскликнул юноша.

— Конечно! — засмеялся доктор. — К тому же на корабле!

Апатия Гюстава исчезла, словно снег под лучами солнца.

— Корабль… Море… — пробормотал он.

— Вот именно! Корабль, далекие страны!

— Это замечательный подарок к моему дню рождения! — воскликнул Гюстав. — На следующей неделе мне исполнится семнадцать лет!

Они выехали глубокой ночью, и никто не видел, как они заняли места в закрытой наглухо карете. Крепкие лошадки сразу же перешли на рысь.

— Куда мы едем? — поинтересовался Гюстав.

— На север, только на север!

— Для меня это не имеет значения, лишь бы мы отправились в плавание.

— Кто знает! Возможно, тебе придется плавать гораздо больше, чем тебе хочется! — пошутил старый доктор Пранжье.

Они проехали, не останавливаясь, таможенный пост с дремлющими таможенниками, и, когда утреннее солнце пробилось сквозь облака, Гюстав увидел перед собой бесконечное водное пространство.

— Море! — закричал он в восторге.

— Это всего лишь небольшая часть моря, — успокоил его доктор Пранжье. — Это Гонт, или Западный Эск. Небольшое судно доставит нас к земле, которую ты видишь на горизонте.

— И что это за земля?

— Это остров Валхерен. Там, в порту Флессинга, мы поднимемся на большой корабль.

— И куда мы поплывем?

— Я же уже сказал тебе: на север, только на север!

— Север, запад, юг — для меня все они без разницы, — пожал плечами Гюстав. — Я никогда ничего в этом не понимал.

Погода стояла необычно тихая, и море казалось огромным зеркалом. Через несколько часов они сошли на причал во Флессинге, возле которого стоял парусник. По правде говоря, это был не совсем парусник, потому что над задней палубой поднималась высокая тонкая труба, свидетельствовавшая, что этот изящный трехмачтовик был снабжен паровым двигателем, на который в те годы моряки полагались гораздо меньше, чем на паруса.

— Что ты скажешь об имени судна?

— «Дорус Бонте»! Кажется, я уже слышал где-то это название. Да, ведь это вы говорили мне об ученом по имени Бонте! Но только я не помню, в связи с чем о нем зашла речь.

— Не важно! Мне кажется, что я многим обязан этому Бонте, — сказал пожилой доктор, с удовлетворением потирая руки.

Судно должно было выйти в рейс на следующий день. Гюстав использовал предоставленное ему свободное время для знакомства с командой, состоявшей из крепких парней, в том числе почти исключительно молодых голландцев, если не считать одного фламандца, младшего матроса Эме Стивенса.

Капитан судна Холтема, уроженец Фрисландии, коренастый мужчина с большими светлыми глазами, характерными для жителей северной Голландии, постоянно держал в зубах глиняную трубку. В связи с этим он предпочитал молчать, чтобы разговор не отвлекал его от курения.

В отличие от капитана, его помощник, сорокалетний Пьер Каплар, был весельчаком и большим любителем поболтать. Меньше чем за час Гюстав узнал всю историю его жизни. Каплар долго плавал на китобойном судне, сначала в качестве гарпунера, потом рулевого. Он все еще не терял надежды когда-нибудь опять заняться охотой на эти гигантские морские фонтаны, как он называл китов.

Если не считать кока, норвежца по имени Эл, в команду входили еще человек десять матросов, которые настолько походили друг на друга, что Гюстав с большим трудом различал их. Некоторые из них были с окладистой бородкой, другие же брились.

— Все они хорошо знакомы с Крайним Севером, — заявил Пьер Каплар.

— Все, кроме меня, — ухмыльнулся Эме Стивенс. — Я никогда не бывал дальше, чем Лейт.

— Не расстраивайся, твой опыт скоро растянется, словно резина, — предсказал помощник капитана. — А теперь хватит болтать! За работу! Судно вас ждать не будет.

Доктор Пранжье приказал оборудовать в средней части судна просторную каюту, похожую одновременно на салон и на лабораторию, заполненную инструментами и приборами, неизвестными для Гюстава как по названию, так и по назначению.

До последнего времени ученый оставался в хорошем настроении, очаровавшем юного Лемана. Но едва он оказался на борту, как к нему вернулось его обычное состояние ворчливого тирана.

Он ругался, ворчал, набрасывался на матросов и даже однажды выгнал Гюстава из каюты.