Бернард Корнуэлл - Песнь меча [litres]

Альфред никогда не понимал этого. Его ввела в заблуждение чрезмерная набожность Этельреда и то, что кузен всегда был готов соглашаться с королем Уэссекса. Да, господин, нет, господин, позвольте вынести ваш ночной горшок, господин, позвольте облизать ваш царственный зад, господин. Таков был Этельред, и в награду за все это он получил Этельфлэд.

Этельфлэд явилась в церковь спустя несколько мгновений после своего жениха, улыбаясь, как и он. Она была влюблена в любовь, и это сделало тот день поистине радостным. Ее милое личико сияло от радости. Этельфлэд была маленькой гибкой женщиной, которая уже начала покачивать бедрами; длинноногой, стройной, с курносым лицом, на которое не наложили отпечаток никакие несчастья.

На ней было бледно-голубое льняное платье, вышитое крестами и святыми с нимбами. Платье подпоясывал кушак из золотистой ткани с кисточками и маленькими серебряными бубенчиками. Ее белую накидку скрепляла у горла хрустальная брошка. Накидка мела тростник на плитах пола, когда Этельфлэд шла по церкви. Ее ярко-золотые волосы были уложены вокруг головы; их удерживали гребни из слоновой кости.

Тем весенним днем она впервые в знак своего брака уложила волосы, зачесав их вверх и обнажив длинную тонкую шею. Она была так изящна!

Направляясь к покрытому белой тканью алтарю, Этельфлэд поймала мой взгляд, и ее глаза, и без того полные восхищения, словно заблестели еще ярче.

Она улыбнулась мне, и я невольно улыбнулся в ответ, а она весело засмеялась, прежде чем направиться к своему отцу и человеку, который должен был стать ее мужем.

– Она тебя очень любит, – сказала Гизела с улыбкой.

– Мы с ней дружим с тех пор, как она была ребенком, – ответил я.

– Она все еще ребенок, – мягко проговорила Гизела.

Невеста подошла к усыпанному цветами алтарю, на котором был водружен крест, и, помню, я подумал, что Этельфлэд приносят в жертву на этом алтаре. Но если даже и так – она была самой добровольной жертвой на свете. Она всегда была озорным и своевольным ребенком, и я не сомневался, что ее раздражали материнский присмотр и правила ее сурового отца. Она видела в замужестве спасение от мрачного и набожного двора Альфреда, и в тот день новая церковь Альфреда была наполнена ее счастьем.

Я увидел, что Стеапа – возможно, самый великий воин Уэссекса – плачет. Он, как и я, любил Этельфлэд.

В церкви собралось около трехсот человек. Явились посланники из заморских королевств Франкии, и другие – из Нортумбрии, Мерсии, Восточной Англии и валлийских королевств. Посланники – все они были священниками или знатными людьми – получили почетные места рядом с алтарем. Олдермены и высшие магистраты Уэссекса тоже собрались там, а ближе всего к алтарю теснилось темное стадо церковников и монахов.

Я мало что расслышал из мессы, потому что мы с Гизелой стояли в задней части церкви и разговаривали с друзьями. Время от времени священник резко призывал к тишине, но никто не обращал на это ни малейшего внимания.

Хильда, аббатиса монастыря в Винтанкестере, обняла Гизелу. У Гизелы среди христиан было два хороших друга: во-первых, Хильда, некогда оставившая церковь и сделавшаяся моей любовницей, а во-вторых, Тайра, сестра Рагнара, с которой я рос и которую любил как сестру. Тайра была датчанкой, конечно, и ее воспитали в поклонении Одину и Тору, но она перешла в христианство и уехала на юг, в Уэссекс. Тайра была одета как монахиня – в тускло-серую робу с капюшоном, под которым прятала свою удивительную красоту. Черный кушак опоясывал ее талию, обычно такую же тонкую, как у Гизелы, но теперь раздавшуюся из-за беременности.

Я осторожно положил руку на кушак.

– Еще один? – спросил я.

– И скоро, – ответила Тайра.

Она родила уже троих детей, из которых один мальчик все еще был жив.

– Такова воля Господа, – серьезно проговорила Тайра.

Ее чувство юмора, запомнившееся мне по детским годам, испарилось, когда она приняла христианство… Хотя, по правде сказать, чувство юмора, вероятно, покинуло ее во время пребывания в Дунхолме, в рабстве у врагов ее брата. Те, кто захватил ее в плен, насиловали ее, избивали и свели с ума. Мы с Рагнаром пробились в Дунхолм, чтобы ее вызволить, но именно христианство освободило Тайру от безумия и превратило в спокойную женщину, так серьезно глядевшую на меня.

– Как поживает твой муж? – спросил я.

– Хорошо, спасибо. – Ее лицо слегка прояснилось.

Тайра нашла любовь, но любовь не только бога, но и хорошего человека, за что я был благодарен.

– И ты, конечно, назовешь ребенка Утредом, если родится мальчик, – серьезно проговорил я.

– Если король разрешит, – ответила Тайра, – мы наречем его Альфредом, а если будет девочка, назовем ее Хильдой.

Это заставило Хильду заплакать, а Гизела сообщила, что тоже беременна, после чего все три женщины погрузились в бесконечные разговоры о детях.

Я удрал и нашел Стеапу, чьи плечи и голова возвышались над всеми собравшимися.

– Ты знаешь, что я должен вышвырнуть из Лундена Зигфрида и Эрика? – спросил я его.

– Мне сказали об этом, – ответил он медленно и осторожно.

– Ты со мной пойдешь?

Он быстро улыбнулся, и я принял это за знак согласия.

У Стеапы было устрашающее лицо, его кожа так туго обтягивала череп, что он словно непрерывно гримасничал. В битве он вселял ужас: огромный воин, вооруженный мечом, боевым искусством и дикостью. Стеапа родился рабом, но рост и воинская сноровка возвысили его до нынешнего положения.

Он служил в гвардии Альфреда, сам теперь владел рабами и имел широкую полосу прекрасной земли в Уэссексе. Люди вели себя осторожно рядом со Стеапой, потому что лицо его всегда выглядело гневным, но я знал, что он добрый человек. Он не был умен. Стеапа никогда не был мыслителем, но был добрым и верным.

– Я попрошу короля тебя отпустить, – сказал я.

– Альфред захочет, чтобы я отправился с Этельредом, – отозвался Стеапа.

– Но ты бы предпочел быть рядом с человеком, который сражается, верно? – спросил я.

Стеапа заморгал, глядя на меня. Ему не хватало смекалки, чтобы понять, какое оскорбление я только что бросил в адрес кузена.

– Я буду сражаться, – сказал он и положил огромную руку на плечи своей жены, крошечного создания с тревожным лицом и маленькими глазками.

Я никак не мог запомнить ее имени, поэтому, вежливо поздоровавшись, стал протискиваться через толпу.

Меня нашел Этельвольд. Племянник Альфреда снова начал пить, и глаза его были налиты кровью. Раньше он был красивым молодым человеком, но теперь его лицо опухло, а под кожей появились красные прожилки. Он оттащил меня в дальний конец церкви и встал под знаменем, на котором красной шерстью было вышито длинное увещевание.