Бернард Корнуэлл - Песнь меча [litres]

– Мы прячемся? – спросил меня Осферт.

У него был прискуливающий голос, будто он вечно жаловался.

– Между нами и воротами сотни людей, – терпеливо объяснил я, – а нас слишком мало, чтобы сквозь них прорубиться.

– Итак, мы проиграли.

Это был не вопрос, а раздраженное утверждение.

Мне захотелось его ударить, но я ухитрился сохранить терпение.

– Объясни ему, что происходит, – обратился я к Пирлигу.

– Господь в своей мудрости убедил Зигфрида возглавить атаку, выведя войска из города, – объяснил валлиец. – Они собираются открыть ворота, мальчик, устремиться через болота и врубиться в армию господина Этельреда. А большинство людей господина Этельреда взяты из фирда, в то время как большинство людей Зигфрида – истинные воины. Поэтому мы все знаем, что произойдет!

Отец Пирлиг прикоснулся к своей кольчуге в том месте, где под ней был спрятан крест.

– Спасибо тебе, Господи!

Осферт уставился на священника.

– Ты имеешь в виду, – после паузы проговорил он, – что людей господина Этельреда перебьют?

– Некоторые из них погибнут! – жизнерадостно допустил Пирлиг. – И, Господи, надеюсь, они умрут с честью, мальчик, иначе им никогда не услышать небесного хора, верно?

– Я ненавижу хоры, – прорычал я.

– Неправда, – сказал отец Пирлиг. Потом снова посмотрел на Осферта. – Понимаешь, мальчик, как только они выйдут за ворота, охранять эти ворота останется только горстка людей. Вот тут-то мы и нападем! И Зигфрид внезапно окажется между двумя врагами – перед ним будет враг и за ним тоже, а попав в такое положение, человек может пожалеть, что не остался в постели.

Высоко над двором открылись ставни. Молодая женщина посмотрела на светлеющее небо, высоко подняла руки, потянулась и от души зевнула. При этом ее льняная рубашка туго обтянула груди.

А потом она увидела внизу мужчин и машинально прижала руки к груди. Она была одета, но, должно быть, почувствовала себя голой.

– О, спасибо дорогому Спасителю за еще одну сладкую милость, – проговорил Пирлиг, наблюдая за женщиной.

– Но если мы возьмем ворота, – сказал Осферт, беспокоясь о насущной проблеме, – люди выйдут из города, чтобы нас атаковать.

– Выйдут, – согласился я.

– И Зигфрид… – начал было Осферт.

– Наверное, Зигфрид повернет обратно, чтобы нас перерезать, – закончил я за него.

– И?.. – спросил Осферт – и запнулся, потому что не видел в будущем ничего, кроме крови и смерти.

– Все зависит от моего кузена, – сказал я. – Если он придет нам на помощь, мы победим. А если нет… – Я пожал плечами. – Тогда покрепче сжимай рукоять своего меча.

От Ворот Лудда донесся рев, и я понял – ворота распахнулись и люди вырываются на дорогу, ведущую к Флеоту. Этельред, если он все еще готовится к атаке, увидит, как выходят враги, и тогда ему придется сделать выбор. Он может остаться и сражаться в новом городе саксов, а может убежать. Я надеялся, что он останется. Он мне не нравился, но я никогда не замечал в нем недостатка храбрости. Зато я замечал в нем большую тупость – значит он, скорее всего, примет бой.

У людей Зигфрида ушло много времени, чтобы миновать ворота. Я наблюдал за ними из тени арки двора, и, по моим подсчетам, город покинуло не меньше четырехсот человек. У Этельреда было больше трехсот добрых воинов, большинство из них – из личного отряда Альфреда, но остальные были взяты из фирда и ни за что не выстояли бы против решительной, жестокой атаки. Преимущество было на стороне Зигфрида, чьи люди отдыхали в тепле и хорошо ели, пока воины Этельреда, спотыкаясь, шли ночью и устали.

– Чем скорее мы сделаем это, тем лучше, – сказал я, не обращаясь ни к кому в отдельности.

– Тогда пошли? – предложил Пирлиг.

– Мы просто пойдем к воротам! – крикнул я своим людям. – Не бегите! Делайте вид, что вам и положено здесь находиться!

Так мы и поступили.

И так, с прогулки по улице Лундена, начался тот горький бой.

У Ворот Лудда осталось не больше тридцати человек. Некоторые были часовыми, поставленными, чтобы охранять проход под аркой, но большинство – зеваками, взобравшимися на укрепления, чтобы посмотреть на вылазку Зигфрида. Крупный одноногий мужчина взбирался на костылях по неровным каменным ступеням. Он остановился на полдороге и повернулся, когда мы приблизились.

– Если ты поторопишься, господин, – крикнул он мне, – сможешь к ним присоединиться!

Он назвал меня господином, потому что видел господина. Он видел лорда войны.

Лишь пригоршня людей отправлялись на войну так, как отправлялся я. Вожди, ярлы, короли, лорды; те, кто убил достаточно народу, чтобы скопить состояние, потребное для покупки кольчуги, шлема и оружия. И не просто обычной кольчуги. Моя кольчуга была франкской работы и стоила больше военного корабля. Ситрик отполировал ее песком, так что она сияла, как серебро. Подол кольчуги достигал колен; на нем висело тридцать восемь маленьких молотов Тора – некоторые костяные, некоторые из слоновой кости, другие – серебряные, но все они некогда висели на шеях храбрых врагов, убитых мною в бою. Я носил эти амулеты для того, чтобы, когда я попаду в пиршественный зал мертвых, бывшие владельцы амулетов узнали меня, поприветствовали и выпили со мной эля.

На мне был шерстяной черный плащ, на котором Гизела вышила белый зигзаг молнии, тянувшийся от шеи до пят. Плащ мог стать помехой в битве, но пока я его не снял, потому что из-за него я казался больше, а ведь я и без того был выше и шире большинства мужчин. На шее моей висел молот Тора, и только он был дешевым – несчастный амулет из железа, которое постоянно ржавело. Из-за того что его год за годом чистили и драили, амулет стал тонким и уродливым, но я завоевал его с помощью кулаков, когда был еще мальчиком, и любил его.

И я надел свой амулет в тот день. Мой великолепный шлем был отполирован так, что его сияние слепило глаза, инкрустирован серебром и увенчан серебряной головой волка. Защищавшие лицо пластины были украшены серебряными спиралями. Один лишь шлем мог сказать врагу, что я богатый человек. Тот, кто убил бы меня и забрал себе этот шлем, сразу бы разбогател, но мои враги первым делом забрали бы мои браслеты, которые я на датский манер носил поверх рукавов кольчуги. Браслеты были серебряными и золотыми, и их было так много, что некоторые располагались выше локтя. Они говорили об убитых мной врагах и о накопленном мной богатстве. Сапоги мои были из толстой кожи; нашитые на них железные пластины отражали удары копья, направленные из-под щита. На щите, окаймленном железом, красовалась волчья голова – мой знак. У моего левого бедра висел Вздох Змея, а у правого – Осиное Жало.

Я шагал к воротам, и поднимающееся за моей спиной солнце бросало длинную тень на грязную улицу.