Бернард Корнуэлл - Песнь меча [litres]

– Да, господин.

Он мгновение поразмыслил.

– Те корабли можно сжечь?

Я покачал головой:

– Они стоят в ручье, господин.

– Их следует уничтожить, – мстительно сказал король, и я увидел, как его худые руки сжались на коленях. – Они совершали набеги на Контварабург!

В голосе его слышалось смятение.

– Я слышал об этом, господин.

– Он сожгли церковь! – негодующе заявил Альфред. – И украли оттуда все! Евангелия, кресты, даже мощи!

Он содрогнулся.

– В той церкви имелся фиговый лист, который завял по воле Господа Христа! Однажды я прикоснулся к этому листу и ощутил его силу.

Альфред снова содрогнулся.

– А теперь все это попало в руки язычников.

Похоже было, что он вот-вот расплачется.

Я промолчал. Беокка начал записывать, перо скрипело по пергаменту, который он неуклюже держал в искалеченной руке. Отец Эркенвальд держал горшочек с чернилами с таким негодующим видом, словно подобная задача была для него слишком ничтожной.

– Ты сказал, тридцать два корабля? – спросил меня Беокка.

– Так мне доложили в последнем донесении.

– В тот ручей можно войти, – ядовито проговорил Альфред; горе его внезапно прошло.

– Ручей у Бемфлеота пересыхает во время отливов, господин, – объяснил я, – и, чтобы добраться до вражеских судов, мы должны миновать их лагерь, который разбит на холме над причалами. В последнем полученном мною рапорте говорилось, господин, что один корабль постоянно пришвартован поперек ручья. Мы могли бы уничтожить этот корабль и проложить себе путь, но тебе понадобится тысяча человек, чтобы это сделать, и ты потеряешь по меньшей мере две сотни.

– Тысяча? – скептически переспросил он.

– По последним сведениям, у Зигфрида около двух тысяч человек.

Король на мгновение закрыл глаза.

– Зигфрид жив?

– Еле жив, – ответил я.

Большинство из этих вестей я получал от Ульфа, датского торговца, который любил мое серебро. Я не сомневался, что Ульф получает серебро и от Хэстена с Эриком, которые хотели знать, чем мы занимаемся в Лундене, но такую цену стоило заплатить.

– Брат Осферт тяжело ранил Зигфрида, – сказал я.

Проницательные глаза короля остановились на мне.

– Осферт, – без интонаций проговорил он.

– Выиграл битву, – ответил я так же монотонно.

Альфред молчал наблюдал за мной; лицо его все еще ничего не выражало.

– Отец Пирлиг тебе рассказал? – спросил я.

Альфред коротко кивнул.

– То, что сделал Осферт, господин, было очень храбрым поступком. Не уверен, что у меня достало бы храбрости такое сделать. Он спрыгнул с огромной высоты, напал на ужасного воина и остался в живых, чтобы вспоминать этот подвиг. Если бы не Осферт, господин, сегодня Зигфрид все еще был бы в Лундене, а я был бы в могиле.

– Ты хочешь, чтобы тебе вернули Осферта? – спросил Альфред.

Ответом, конечно, было «нет», но Беокка почти незаметно кивнул седой головой, и я понял, что Осферт не нужен в Винтанкестере. Мне не нравился этот юноша, и, судя по безмолвному посланию Беокки, в Винтанкестере он тоже никому не нравился, но его храбрость была достойна подражания. Я подумал, что у Осферта сердце воина.

– Да, господин, – ответил я и увидел, как Гизела украдкой улыбнулась.

– Он твой, – коротко сказал Альфред.

Беокка благодарно возвел к небу здоровый глаз.

– И я хочу, чтобы норвежцев и датчан убрали из устья Темеза, – продолжал Альфред.

Я пожал плечами.

– Разве это не дело Гутрума? – спросил я.

Бемфлеот находился в королевстве Восточная Англия, с которым у нас официально был мир.

Альфреда рассердило, что я назвал Гутрума его датским именем.

– Королю Этельстану сообщили о возникших трудностях, – заявил он.

– И он ничего не сделал?

– Пообещал сделать.

– А викинги безнаказанно гуляют по его землям, – заметил я.

Альфред ощетинился:

– Ты предлагаешь мне объявить войну королю Этельстану?

– Он позволяет вражеским отрядам являться в Уэссекс, господин, так почему бы нам не ответить тем же? Почему бы не послать корабли в Восточную Англию, чтобы потрепать владения короля Этельстана?

Альфред встал, не ответив на мое предложение.

– Вот что самое важное, – проговорил он. – Мы не должны потерять Лунден.

Он протянул руку в сторону отца Эркенвальда, и тот, открыв кожаную сумку, вынул свиток пергамента, запечатанный коричневым воском. Альфред протянул этот пергамент мне:

– Я назначаю тебя военным губернатором города. Не допусти, чтобы его снова захватил враг.

Я взял пергамент.

– Военным губернатором? – многозначительно переспросил я.

– Все войска и все члены фирда будут находиться под твоим командованием.

– А город, господин? – спросил я.

– Город станет Божьим местом, – ответил Альфред.

– Мы очистим его от греха, – перебил отец Эркенвальд, – и да станут его грехи белы как снег.

– Аминь, – истово проговорил Беокка.

– Я назначаю отца Эркенвальда епископом Лундена, – продолжал Альфред, – и гражданское управление будет находиться в его руках.

Я почувствовал, как у меня упало сердце. Эркенвальд? Который меня ненавидит?

– А как же олдермен Мерсии? – спросил я. – Разве не в его руках здешнее гражданское управление?

– Мой зять, – сдержанно проговорил Альфред, – не будет оспаривать мои назначения.

– И как много власти ему здесь принадлежит?

– Это – Мерсия! – сказал Альфред, топнув ногой. – А он правит Мерсией!

– Значит, он может назначить нового военного губернатора? – спросил я.

– Он будет делать то, что я ему велю, – ответил Альфред; в его голосе внезапно зазвучал гнев. – Через четыре дня мы закончим все приготовления, – он быстро снова овладел собой, – и завершим все дискуссии, необходимые для того, чтобы позаботиться о безопасности и благоустройстве этого города.

Он отрывисто кивнул мне, наклонил голову в сторону Гизелы и отвернулся.

– Господин король, – мягко проговорила Гизела, остановив собравшегося было уйти Альфреда, – как поживает ваша дочь? Я видела ее вчера, и она была в синяках.

Взгляд Альфреда метнулся к реке, где шесть лебедей преодолевали буйную воду под сломанным мостом.

– С ней все хорошо, – сдержанно проговорил он.

– Синяки… – начала Гизела.

– Она всегда была озорным ребенком, – перебил он.

– Озорным? – нерешительно переспросила Гизела.

– Я ее люблю, – сказал Альфред.

Не оставалось сомнений, что он говорит правду, – столько неожиданного чувства прозвучало в его голосе.

– Но если озорной ребенок забавляет, то для взрослого озорство есть грех. Моя дорогая Этельфлэд должна научиться послушанию.

– Итак, она учится ненавидеть? – спросил я, вспомнив недавние слова короля.

– Теперь она замужем. И ее долг перед Богом повиноваться мужу. Она научится этому, я уверен, и будет благодарна за урок. Трудно наказывать дитя, которое любишь, но грешно воздерживаться от такого наказания. Молю Бога, чтобы она со временем научилась быть любезной.