Николай Гейнце - Ермак Тимофеевич

Да простят мне дорогие читатели то небольшое историческое отступление от нити рассказа, необходимое для того, чтобы определить настроение русского царя и народа после несчастного окончания войны и невыгодного мира с Польшею, заключенного с потерею многих областей. Взамен этих областей, к понятной радости царя и народа, явилось целое Царство сибирское, завоеванное Ермаком Тимофеевичем, подвигнутым на это славное дело ожиданием царского прощения и любовью к Ксении Яковлевне Строгановой!

Одно вытекало из другого и обуславливало его.

Прошло несколько дней. Ксения Яковлевна окончательно поправилась. Обморок, казалось, не оставил никаких последствий. Напротив, она выглядела свежее и бодрее, чем была ранее.

Антиповна ликовала и славила по всему двору Ермака Тимофеевича, как чудодея-знахаря. К нему начали обращаться многие со своими недугами, и он волей-неволей должен был пользовать болящих имеющимися у него травами. Чудодейственность ли этих трав или же сильная вера в знахаря, но больные, обращавшиеся за помощью к Ермаку Тимофеевичу, чувствовали себя лучше после данного им снадобья.

Слава его как знахаря укреплялась, к вящему удовольствию Антиповны, радовавшейся за своего любимца. Она и не подозревала, несмотря на свою хваленую прозорливость, об отношениях Ермака Тимофеевича и Ксении Яковлевны. Не догадывались об этом и другие. В тайну были посвящены только Семен Иоаникиевич, Максим Яковлевич и Домаша, да Яков, но тот был в отъезде. Ничего не знал даже Никита Григорьевич.

К этому времени относится радостная весть, с быстротою молнии облетевшая строгановские владения о возвращении отряда казаков под предводительством Ивана Кольца с громадной добычей и взятым в плен мурзой Бегбелием.

Слух действительно оправдался. Иван Кольцо со своими людьми вернулся в поселок и привел за собой пленного мурзу. Остяки и вогуличи были прогнаны за Каменный пояс. Об этом доложил Ермак Тимофеевич Семену Иоаникиевичу.

— Что нам с мурзой-то делать? И зачем только они его в полон взяли? Прикончить разве… — спросил он Строганова.

— Зачем убивать беззащитного!

— А куда же его девать?

— Теперь он где? — спросил Семен Иоаникиевич.

— В сборной избе, под караулом, — отвечал Ермак. — На волю выпустить — убежит, бесов сын. На запоре надо держать…

— Найдем для него и запертое место. Есть у нас каземат в нижнем этаже…

— Есть?

— Да… Никто там еще не сиживал, не приходилось живьем брать их начальников. Пусть обновит…

— Это дело, — согласился Ермак Тимофеевич.

— Теперь отдохнуть дать малость людям да с Богом за Каменный пояс, — неуверенно сказал старик Строганов.

— Скор ты больно, Семен Аникич. Ребята-то не успели и воздохнуть хорошенько, оглядеться! — раздражительно сказал Ермак.

— Я и не говорю, что это так наспех было… Повременить можно.

— Известно повременить не можно, а должно… Ты бы, Семен Аникич, хоть угощенье бы какое ни на есть людям сделал да Ивана Ивановича бы наградил, чем посылать их сейчас из огня да в полымя. Не узнаю я тебя, с чего бы ты так сменился…

— Тут сменишься… Голова кругом идет.

— С чего бы это?

— Да с тобой и с Аксюшей, — нехотя отвечал Семен Иоаникиевич. — Это ты, добрый молодец, правильно, — виноват, запамятовал… Строгановы никогда не были неблагодарными, — переменил он разговор…

— Я не к тому и говорю…

— Все это будет сделано. Если я торопил поход, так для тебя только. Ты в поход, а я сейчас с нарочным царю челобитную… Скорей пошлем, скорей и ответ получим.

— Так-то так, только ты опять, Семен Аникич, запамятовал…

— Что еще запамятовал?

— О родной твоей племяннице…

— Невдомек мне слова твои.

— А домекнуться бы надобно… В жмурки-то нам с тобой, Семен Аникич, чай, играть нечего…

Ермак остановился и вопросительно посмотрел на старика Строганова.

— Вестимо, нечего. О чем же речь-то?

— А о том, что ведомо ведь тебе, что такой же я знахарь, как и ты, а коли Ксении Яковлевне помог, так потому только, что люб я ей.

— Ведомо, — со вздохом ответил Семен Иоаникиевич.

— А коли ведомо, так немудрено домогнуться, что от разлуки-то со мной ей не поздоровится. Как ты думаешь?

— Ну что же делать-то?

— Да я и сам денно и нощно о том думаю, не могу додуматься. И намекнуть ей о том язык у меня не поворачивается. Не гляди, что на вид здорова она, заболеть ей недолго, да так, что не вызволить…

— Да что ты?

— Верное слово…

— Оказия, я и сам ничего не придумаю.

— Да ты-то, Семен Аникич, говорил ей, что согласен на брак наш? — спросил Ермак Тимофеевич.

— Окстись, Ермак Тимофеевич, чтобы я о таких делах начал разговор с девушкой.

— Так, так…

— А что?.. К чему ты речь-то клонишь?

— А к тому, что, если бы она знала, что согласен ты, может, и не так бы огорчилась, что идти мне в поход приходится. Переломила бы себя как ни на есть…

— Вот оно что…

— Обручить бы нас еще лучше бы было, — нерешительно сказал Ермак.

— Обручить? — удивленно посмотрел Семен Иоаникиевич.

— Да, для покоя ейного, чтобы не тревожилась.

— Да ведь обручение-то полсвадьбы.

— Знаю я, что пол, но не свадьба… Не заслужу царю, не помилует… Не вернусь из похода, покоен будь, найду как ни на есть могилу за Каменным поясом… Верь Ермаку, Ермаково слово твердо…

— Верить-то я верю тебе, а все же подумать надо, поразмыслить, посоветоваться с братьями ейными…

— Подумай, посоветуйся…

— Переговорю я и с Аксюшей. Только почему она мне и слова не вымолвит?

— Да как же-то, Семен Аникич, девушке!..

— И впрямь верно, — согласился старик Строганов. — Так за Бегбелием я пришлю людей, — переменил он разговор.

— Ладно, присылай.

Ермак Тимофеевич встал, простился с Семеном Иоаникиевичем и вышел из горницы.

«Обручат и к стороне… Оно лучше, вернее будет… А хитрит старик. Чует мое сердце», — мелькнуло в его голове, когда он вышел из хором и шел по двору.

Он теперь уже не забыл, отойдя от хором и подходя к поселку, посмотреть на окно светлицы Ксении Яковлевны, но на этот раз ее в окне не было. Она была в рукодельной.

Ермак не ошибался: Семен Иоаникиевич действительно хитрил и хотел выиграть время. Брак племянницы с Ермаком Тимофеевичем не был ему по душе. Хотя он чувствовал, что дело зашло уже слишком далеко, что Ермак прав и не только полный разрыв с ним, но и разлука может губительно отразиться на здоровье его любимицы Аксюши.

Надоумленный Ермаком, он решил переговорить с нею в надежде убедить в необходимости похода для блага Ермака и обойтись без обручения, которое все-таки его обязывало — оно уже являлось несомненно более серьезным делом, чем простое согласие на брак.