Михаил Казовский - Крах каганата

Ирма села и сцепила пальцы у себя на коленях. Речь её удивила присутствующих — стройностью, железными аргументами, верными словами. Мало кто из мужчин мог бы так сказать. У Иосифа защемило сердце, но монарх продолжал сидеть неподвижно, молча и не сделал ни малейшей попытки изменить ход процесса. Более того: на традиционный вопрос даяна к разводящемуся супругу: «Ты желаешь этого?» — твёрдо отвечал: «Я желаю!» И скрепил своей подписью «гиттин» — документ о разводе. Там же расписались свидетели: вездесущий сафир Наум и кривой тархан Песах бен Ханак, прибывший из Самкерца по велению государя. Рабби Ицхак Коген объявил о завершении слушаний.

Царь взглянул на уходящую Ирму — невысокая статная фигурка, чёрный плащ, скользящий по плитам пола, и прямая, как тополь, спина, на которой лежит откинутый с головы капюшон. И подумал: «Вот уходит моя любовь и молодость. Главная женщина моей жизни. Остальные — дуры! — Но потом отвернулся и сказал сам себе: — Пусть, пусть уходит. Рядом с ней дураком был я. Рядом с дурами я кажусь умнее», — и невесело усмехнулся этим горьким мыслям.

Уезжала аланка через день. Государь не вышел её проводить, но смотрел на отбытие, спрятавшись в боковой башне Сарашена. Видел небольшой караван: пять верблюдов с поклажей, три повозки, десять конников для сопровождения; вроде и не прежняя царица отправляется в путь, а аристократка средней руки. Почему Иосиф исподволь унижал оставленную супругу? Для чего? Вряд ли бы монарх ответил на это. Так велела его натура. Слабые всегда мстительны и не могут простить сильным их неоспоримое превосходство...

Дверь открылась и во двор Сарашена вышла Ирма, а за ней — Тамара и царевна Сарра в сопровождении нянек. Женщины были в тёмном. К разведённой царице приблизились её сыновья. Государыня их поцеловала, обняла и о чём-то говорила несколько минут — с высоты башни самодержец, разумеется, не расслышал. Наконец отбывающие сели в повозки. Медленно раскрылись ворота. И процессия начала покидать дворец. Конники трубили в рога, призывая очистить дорогу. Люди на улицах Бакрабада наблюдали за выездом, молча кланялись в пояс: криками приветствовать экс-правительницу Хазарии было неуместно. Створки ворот сомкнулись. У Иосифа защипало в носу, он закрыл глаза и сглотнул. А потом повернулся к сафиру, находившемуся поблизости, и сказал уже хладнокровно, твёрдо:

— Десять дней для уборки на женской половине. После праздника Симхат Торы всё должно быть готово для приезда новой царицы.

— Слушаюсь, о мудрейший из неподкупных! — поклонился Наум.

Чуть понизив голос, царь спросил:

— Как идёт поиск двойников?

— Неусыпно, ваше величество. Двух уже нашли. Третьего из числа рабов ищет купец Мар Лаков.

— Пусть не мешкает. Мне они понадобятся сразу после свадьбы.

— Будет всё исполнено, как желаете, о красивейший из непобедимых.

— Не забудьте заблаговременно их лишить языков — чтоб не разболтали о нашем подлоге.

— Ваше величество может быть спокоен: лично прослежу.

Череда традиционных осенних праздников минула в Итиле успешно: на Сукот иудеи переселялись в особо устроенные хижины (поминая тем самым предков, претерпевших массу лишений на пути из Египта к обетованной Земле), а во время службы в синагоге символично размахивали этрогом-цитрусом в левой руке и лулавом в правой (3 веточки мирта и 2 веточки вербы, привязанные к пальмовому листу); на Симхат Тору пели хвалебные псалмы в честь завершения годичного цикла чтения Пятикнижия и начала нового годичного цикла; лили святую воду на жертвенник, танцевали под флейту и цимбалы, ели специально испечённые пироги.

Наконец состоялась свадьба Ханны и Иосифа. К церемонии готовились несколько дней, и жена Когена — Дина, будущая тёща царя, надоела всему двору бесконечными мелкими придирками; баба оказалась сварливой, нудной, лично проверяла каждое из блюд и совала нос куда её не просили, наставляла слуг и ругалась по-гречески (по-хазарски она говорила плохо). Даже сам сафир был не рад, как-то с ней поспорив. «Ах, ты недоносок! — разразилась мерзкая фурия, уперев руки в боки. — Мне — перечить? Мне, которая становится матерью государя? Я ж тебя сотру в порошок и сгною в остроге. Всю твою семью выведу под корень!» И дипломатичный Наум тут же согласился со всеми её спорными советами.

Бракосочетание провели на правом берегу Волги. «Царь царей» — каган — удостоил церемонию, но издали, появившись на балконе своего дворца, но не покидал собственного острова; подданные пали перед ним на колени, и по-прежнему, из-за дальнего расстояния, ни один из смертных не увидел в подробностях черт его лица.

Ханна в белых одеждах выглядела празднично и светло; вьющиеся чёрные волосы не были скреплены ни заколками, ни шпильками и свободно падали на её плечи; голубые глаза ликовали от свалившегося на вдову счастья, а большие сочные губы то и дело складывались в улыбку. У невесты не возникало мыслей — нравится ей Иосиф или не нравится, люб или не люб. Он — каган-бек! По велению которого могут рушиться города, погибать народы, строиться дворцы. А она выходит за него замуж. Делается вровень. Станет матерью нового царя. Перед этой честью меркли все душевные и телесные недостатки самодержца как человека. Будь он трижды хром, убог или же горбат — Ханна приняла бы его предложение сердца и руки. А теперь и вопросов нет — симпатичный такой мужчина, крепкий, ловкий. Лихо танцевал в первый день застолья, горячо шептал в розовое ушко невесты: «О, кудесница! Я сгораю от нетерпения, весь дрожу в предвкушении сладостного мига!» Ирма бы сказала на это с иронией: «Ваше величество, выпейте шербета со льдом и немного остыньте, а не то вы меня спалите; я боюсь, на моей щеке от вашего жара выступят сейчас волдыри!» Но наследница раввина Ицхака отвечала просто: «Так чего мы ждём? Наша опочивальня давно готова».

О, как страстно целовал самодержец обнажённые налитые груди новобрачной, белоснежные, сдобные и душистые, ненасытно хватал губами бледно-розовые соски и, не в силах справиться с вожделением, в первый раз ею овладел, двух тагов не дойдя до постели, прямо на полу, на ковре! Царь проник в неё так неистово и так резко, что она даже вскрикнула от внезапной боли. Но потом расслабилась и, войдя во вкус, отдалась всецело, помогая синхронными извивами стана и едва не лишившись чувств в апогее финальных судорог.

Отдыхая, предводитель хазар вновь подумал: «Вот ещё одно преимущество перед Ирмой: той в любви не хватало ярости. Превратила всё в супружескую обязанность. Больше наслаждалась охотой, верховой ездой и дискуссиями с раввинами. А у этой энергии в нижней части тела много больше, чем в верхней!» — и смеялся на свои мысли не без ехидства.