Бьярне Ройтер - Кольцо принца Файсала

До захода солнца остается всего один час. Том покинул конюшню и уже направился было к своему крошечному домику, когда внезапно увидел ее. Она мчалась по дороге по направлению к большому сараю с воротами и вывеской, на которой стояло «Арон Хилл». На каждом плече она тащила по узлу, но не это взволновало его, а то, как она бежала. Словно за ней кто-то гнался. Хотя, насколько Том мог видеть, Тото никто не преследовал. И на больную она была совсем не похожа, скорее уж наоборот…

Том упал на солому и, закрыв глаза, подумал, что время для побега выбрано удачно.

– Все бомбы в поле, – пробормотал он, – госпожа спит до ужина, мисс Мисси сидит в классной комнате, а мистер Бриггз в городе и вернется домой только к вечеру.

– Тото убегает, – вздохнул Том, проваливаясь в сон. – Она бежит так, словно кто-то гонится за ней с ножом. Наверное, я должен что-то сделать. Но лучше сказать, что я вообще ее не видел, тогда и вопросов меньше будет.

То, что Тото сбежала, стало известно только на следующий день.

Мистер и миссис Бриггз думали, что их служанка больна, потому и не хватились ее сразу. А Бесси была явно поражена таким глупым поступком, равно как и Джордж, который вообще-то должен был первым заметить, что его жена сбежала.

– Я разговаривал с мистером Бриггзом, – сказал Йооп Тому. – Он считает, что нам следует выждать. Большинство беглых рабов раскаиваются и возвращаются обратно. Думаю, Тото поступит так же.

– А что говорит Джордж? – спросил Том.

Голландец подошел к двери и выглянул в сгущающиеся сумерки.

– Он ничего не говорит. Мы должны оставить старину Джорджа в покое. Едва ли он снова станет прежним. Его жене некуда идти, и, когда она это поймет, она сама придет проситься, чтобы ее взяли обратно. Уж поверь мне, я такого навидался. В прежние времена даже присказка была, что беглый раб, вернувшийся обратно домой, становится самым послушным рабом. Негры, побывавшие в бегах, рассказывают потом, как им досталось на свободе, и тем самым удерживают других от подобных глупостей. Я видел их, Том. Видел, как они слонялись по улочкам Порт-Ройала, грязные, изможденные, с диким взглядом и с оскалом как у зверей. Но тебе, ирландец Коллинз, не следует забивать этим голову. Лучше спи по ночам, а за крысами будешь охотиться тогда, когда тебя об этом попросят. Собственно говоря, здесь есть только одна крыса, за которой нужен глаз да глаз. Я чувствую, что время уже близко. Весь песок в наших с Кануно песочных часах вот-вот упадет на дно.

Том поправляет миссис Бриггз подушку, чтобы та лежала как надо – не слишком высоко, чтобы не давила на затылок и не вызывала головную боль, но и не слишком низко, потому что от этого портится осанка.

Том возится с подушкой, смотрит в окно и думает о Тото. Он представляет, как она, высокая и стройная, проходит мимо, придерживая на голове груду выстиранного белья и распространяя вокруг себя аромат чистоты и свежести. Трудно представить Тото на улицах Порт-Ройала. А еще трудней представить ее одичавшей, с безумным блеском в глазах.

– А то, что она ищет, – вздыхает Йооп ван дер Арле, – она все равно никогда не найдет.

Том мысленно видит перед собой дочку Тото, малышку Санди Морнинг, с ее худенькими ручками и упрямым вихром на лбу.

– Сегодня, – говорит миссис Бриггз и закрывает глаза, – я чувствую себя немного лучше, чем вчера. Все зависит от того, сколько я сплю. На самом деле я очень страдаю от местного климата. В Англии всегда прохладно. Ах, благословенный английский дождь! Ты сам видишь, моя кожа не создана для этого солнца. Мой муж обещал мне, что мы сможем на будущий год навестить родину, но я страшусь этого путешествия. Мистер Бриггз уже присмотрел судно, на котором мы сможем отправиться в плавание. Команда – исключительно британцы. Нас будет охранять военный корабль с тремя пушками и с 250 людьми вооруженного экипажа. Это все же утешает. Будь добр, открой окно, Том. Нет, лучше закрой. Слишком сквозит. Ребенком я пела в хоре… Будь любезен, раскрой веер. Мне слишком душно. Быстрее, бомба, быстрее работай веером. Вот так, да, не закрывай его, не то у меня сейчас случится приступ удушья. Порой мне становится ужасно душно и совсем нечем дышать. Не мог бы ты принести мне немного лимонаду?

Том ложится на солому. Закрывает глаза и думает о том псе, в чьей будке он сейчас живет.

– Должно быть, Бриггзы любили эту дворнягу, – бормочет он, – раз построили ей такую славную лачугу.

Затем он шепчет имя своей матери и пытается вспомнить голос сестры, но это плохо у него получается.

Неужели они до сих пор ловят вшей в голове сеньора Лопеса и моют ему ноги? Разливают посетителям пиво, трут полы и скоблят стойку? Интересно, не забывает ли Теодора присматривать за его лодкой? Конечно же, не забывает.

Том бормочет стихи, но не из Псалтыря и не из той поэзии, которой Сара Бриггз наслушалась в своих лондонских театрах.

– Приди, святая любящая ночь! [8]– бормочет он и уносится прочь на спине зеленого пеликана.

Дымок, похожий на узкий столбик, появился в юго-западной части плантации. Ветер быстро снес его вправо, и он пропал, словно потух. Но вскоре возник снова, только теперь он потемнел и стал толще.

Обнаружила его Бесси. Ее крик разбудил сначала Тома, а следом поднял на ноги всех остальных.

До рассвета оставалось совсем немного, и Бесси, как всегда, вышла из дома, чтобы собрать яйца у кур, когда заметила дым. Но вместо того чтобы разбудить мастера Йоопа, она перебудила криком всю округу.

Том торопится, натягивая на бегу штаны. Первый, кого он видит, не считая кричащей Бесси, – это Йооп ван дер Арле, который стоит перед бараком с двумя пистолетами за поясом.

Из хижин вываливаются остальные надсмотрщики, полуодетые, но вооруженные до зубов. Йооп дует в специальный свисток, что означает пожарную тревогу.

Следом он подзывает к себе Тома и просит его сбегать за Джорджем.

По дороге к хижинам, где живут домашние слуги, Том замечает мистера Бриггза, который выскакивает во двор вместе с мисс Мисси. Девчонка показывает на дым в глубине поля. С того места, где они стоят, он похож на черный непослушный завиток на фоне светлеющего небосклона.

Самовозгорание! Единственное слово, которое пришло на ум Тому, когда он несся к жилью Джорджа. Стебли сахарного тростника были сухими до треска; им не нужно было много, чтобы вспыхнуть в один момент. В то же время внутренний голос твердит ему, что ночные самовозгорания попирают все законы природы, если только не считать людей частью природы. Ну а если это поджог, то ночь – самое подходящее время для таких дел.

Том распахнул дверь в хижину Джорджа, громко зовя его по имени. С дороги доносится стук копыт, громко звонит церковный колокол.