Далия Трускиновская - Свидетель с копытами

– Сама она сорвать не могла? В беспамятстве? – спросил старший братец.

– Могла – да ты погляди, где бинты лежат! Черт возьми, пока эти остолопы бегали всей оравой, дом стоял пуст, сюда кто-то залез!

– Алехан, этот мерзавец далеко уйти не мог!

Сиделку к Аграфене не приставили, но велено было присматривать за ней всем бабам, что наводили порядок в этом крыле дворца. Они, когда внизу изловили Марфутку с Николкой, помчались на шум, чая себе неожиданное развлечение.

– Сюда полк конных драгун въехал бы незамеченным! – граф был в ярости. – Удвоить, утроить охрану конюшен! Она что-то знала про тех, кто хотел увести Сметанного!

– Это твой Ерошка… – вдруг сказал Григорий. – Он знает тут все входы и выходы. Это он повязку сорвал. Расспрашивал же про нее!

– Расспрашивал!..

Алехан Орлов схватился за голову:

– Сам же растил, сам воспитал! Иуда! Своими руками убью! Гришка, оставь, не тронь меня! Этих… этих – запереть! Пока не приедут архаровцы, чтобы раскопать это дело, – пусть сидят! Чем менее шума – тем лучше! И – охранять Остров! Всякого чужого – хватить и под замок, потом разберемся!

– Алехан!..

Гришка хотел напомнить про Катеньку Зиновьеву, что со дня на день должна приехать, но граф махнул рукой и помчался вниз – раздавать приказания и оплеухи. Он редко впадал в ярость, но кого же оставит спокойным убийство в его собственном, причем хорошо охраняемом доме?

Николка и Марфутка просили, чтобы о них дали знать княгине, но их и слушать не стали, а увели в винный погреб и там закрыли.

Княгиня Чернецкая имела в кабинете неплохо вычерченную карту своих владений. Позвав туда мистера Макферсона, она объяснила, где именно следует учить Лизаньку самостоятельно управляться с Амуром. Казачок Васька помог, и на следующий день внучка впервые выехала из манежа. Тут дело чуть не сорвалось – деревенские девки, что шли навстречу с лопатами, переходя с одного огорода на другой, остановились, стали показывать на барышню пальцами и пересмеиваться. Мистеру Макферсону было все равно, кого он учит, мальчика или девочку, своими взглядами он наездницу не смущал, к нему и к Ваське Лизанька уже привыкла и не стыдилась, но девки, впервые увидевшую особу женского пола в мужских штанах, чуть не довели ее до слез. Она повернула Амура, но Васька, сообразив, кинулся разгонять девок, ругая их так, как пятнадцатилетнему парнишке было вовсе неприлично.

Когда наглые девки убрались, Лизанька с мистером Макферсоном и с Васькой выехали на дорогу.

– Поезжайте, барышня, вперед сами, а мы будем издали вас сторожить, – сказал Васька. – Не бойтесь, Амурка смирный. Ну, с Богом.

Лизанька и поехала.

Старый опытный конь очень себя берег – поднять его в рысь без помощи берейтора или казачка оказалось невозможно. Поняв суть беды, Васька нагнал Лизаньку и дал ей сломанный с придорожного куста прут.

– Его чуть хлопнуть надо, он поймет.

Васька отъехал, Лизанька пустила в ход прут, и Амур, все поняв, пошел ровной рысцой. Потом удалось послать его галопом. Лизанька была на седьмом небе от счастья. Так вышло, что в уроках верховой езды она одержала свои первые в жизни победы.

Потом Васька напомнил – негоже опаздывать к обеду, сударыня бабуленька гневаться изволит. Лизанька так увлеклась новообретенным искусством, что въехала на Амуре в сад, туда, где княгиня могла ее увидеть из окошек кабинета. И там лишь девушка соскочила наземь. Васька повел Амура в конюшню, чтобы передать конюхам, а Лизанька побежала в покои княгини – рассказывать обо всех подробностях конной прогулки.

Старуха залюбовалась внучкой – свежая, румяная, веселая, вовсе не похожа на горестного заморыша, которого привез полковник Афанасьев. И дала себе слово за такое превращение возблагодарить Господа – отслужить молебен во здравие Лизаньки, пожертвовать на храм десять рублей.

В кабинет вошла Агафья.

– Княгиня-матушка, сосед с нарочным письмецо прислал. Нарочному велено ждать ответа.

Прочитав, старуха порядком разозлилась.

– Его сиятельство думает, будто я у них коней ворую?!

И в самом деле, послание было составлено не слишком любезно. Однако следовало что-то ответить. Княгиня еще раз вслух прочитала приметы – масть, проточины во лбу и белые чулки. Воображение сразу представило ей лошадей как живых. Следовало, конечно, послать в деревню за старостой, чтобы он послал подручного расспросить мужиков. Но недовольство графом Орловым мешало сразу сделать это.

Бывшая в ту пору в кабинете Агафья вдруг вспомнила:

– Княгиня-матушка, а ведь точно – приблудилась каряя лошадь!

– А ты почем знаешь?

– Пастух Ивашка на опушке поймал, чья – неведомо. Но он, Ивашка, ногу повредил и сам на ней приехал, да и оставил у себя на дворе. Когда ещё хозяин сыщется, а ему ехать…

– Все-то ты разнюхаешь. Ступай, вели привести лошадь на задний двор!

Но, когда находку привели и показали, княгиня лишь рассмеялась.

– Да это же старая кляча! Она старше меня, поди! Станет граф такое сокровище у себя держать! Нужно свести на постоялый двор, может, там хозяин опознает, он наверняка всех коней в нашей губернии видывал… Стой! Иначе поступим.

Княгиня вернулась в кабинет, встала к конторке, взяла перо и сочинила такое ехидное произведение:

«Не смею удерживать у себя собственность вашего сиятельства. Понимая, сколь вам дорого сие создание, спешу вернуть с уверением в совершеннейшем моём к вам прочтении…»

После чего она призвала конюшонка Акимку и научила его, как отвечать на вопросы графа. Причём и вранья не требовалось – лошадь действительно была поймана на краю самого дальнего из княгининых пастбищ.

Акимка, верхом на пегом мерине, которого обыкновенно употребляли для хозяйственных нужд, с карей лошадью в поводу, и графский посланец отбыли. Княгиня же, очень довольная своим эпистолярным произведением, веселилась, как малое дитя:

– Воображаю его злость! Ничего, пусть позлится!..

Когда графу доложили, что от княгини Чернецкой привели пропавшую лошадь, он послал конюха Сеньку убедиться, что это именно его пропажа. Сам он в это время был в загоне Сметанного и совещался со Степаном о лечении жеребца. Сметанный жаловался – когда ему слегка сжимали спереди грудь, пятился.

– Не ушибся ли он тогда? – спросил граф. – Может, ударили?

– Каким же сукиным сыном нужно быть, чтобы такого коня ударить? – возмутился Степан.

– Не вопи, не пугай его, нашего голубчика. Он и так страху натерпелся…

Послание граф прочитал не сразу; прочитав, был несколько озадачен, а когда вернулся Сенька и доложил, что лошадь неведомо чья, породы невообразимой, и лет ей не менее пятнадцати, даже развеселился.