Генри Хаггард - Голова ведьмы

– Благослови вас Бог, мои дорогие. Спите крепко. Доброй ночи! Завтра мы обсудим постройку новой оранжереи для орхидей. Доброй ночи! Доброй ночи!

Вскоре Эрнест и Дороти тоже отправились спать, пройдя через заднюю дверь, потому что ни один из них не желал снова проходить под взглядом страшных хрустальных глаз. Вскоре они уже крепко спали в объятиях друг друга.

В мертвой тишине текли минуты этой ночи, уходя в прошлое. Пробило одиннадцать часов, затем настала полночь. Весь мир – земля, небо и море – погрузился в сон, тишина царила под луной…

О небо! Что это за ужасный звук?!

Душераздирающий вопль агонии, исполненный смертного ужаса, прокатился по спящему дому, отразился от стен, заставил вздрогнуть старые ставни, отозвался эхом в округе и замер где-то над морем. Затем снова наступила тишина.

Все, кто спал, пробудились и вскочили с кроватей, а потом бросились из своих комнат в гостиную.

Хрустальные глаза снова ожили – теперь на них играли лунные блики, заставляя вспыхивать опаловыми розблесками.

Кто-то зажег свечу и заметил, что мистера Кардуса нет. Разумеется, он должен был спуститься, он не мог не слышать этого вопля… Все бросились к его комнате, путаясь и спотыкаясь на бегу.

Мистер Кардус был у себя в комнате – и сон его был крепок. Багровая рана зияла на его горле, и кровь тяжелыми каплями все падала и падала на пол.

Все замерли в ужасе – и в этот момент с улицы донесся топот копыт. Они узнали его – это была тяжелая поступь Дьявола, вороного жеребца Эрнеста.

Примерно в миле от болот, прямо на границе печально известных зыбучих песков, в которых, как гласит народная молва, сгинуло столько несчастных и которые временами содрогаются и стонут самым зловещим образом, стоит небольшой домик, в котором живет всего один человек, приглядывающий за шлюзом. Сегодня ночью ему нужно открыть ворота шлюза, и теперь он ждет благоприятного момента. Человек этот – старый моряк; руки он неизменно держит в карманах, старая трубка зажата в углу рта, а глаза чаще всего устремлены на море. Мы уже встречались с ним раньше.

Внезапно он слышит яростный топот копыт – приближается крупный конь, это сразу ясно. Моряк поворачивается – и волосы встают дыбом у него на загривке при виде зрелища, открывшегося в лунном свете.

Прямо на него мчится громадный угольно-черный конь, громко фыркая от ярости и ужаса. На спине у него, без седла, сидит, вцепившись в уздечку, старик – седые лохмы развеваются у него над головой. В руке он сжимает обломок копья.

Они уже совсем близко. Прямо перед ними – широкое ложе шлюза. Если они не свернут или не остановятся – то рухнут прямо в него. Но нет – громадный конь, не останавливаясь, взмывает в воздух!

Громадный конь, не останавливаясь, взмывает в воздух!

О небо! У него получилось! Ни одна лошадь прежде не преодолевала такое препятствие – и вряд ли совершит подобное в будущем. Перепрыгнув шлюз, конь на полной скорости несется к зыбучим пескам, до которых осталось не более двухсот ярдов…

Тяжелый всплеск. Конь и человек погружаются во влажную массу песка, заставляя содрогнуться всю поверхность на двадцать ярдов кругом. Лунный свет так ярок, что все прекрасно видно. Конь издает пронзительный и яростный визг – это крик агонии. Старик у него на спине молча размахивает копьем.

Еще несколько мгновений – и конь исчезает в пучине, потом исчезает и старик – лишь копье еще несколько мгновений остается на поверхности, сверкая в лунном свете. Затем исчезает и копье.

Поверхность зыбучих песков успокаивается – и тишина вновь воцаряется над миром.

– Чтоб меня! – с чувством выдыхает старый моряк, все еще дрожа от пережитого ужаса. – Чтоб мне провалиться – много я повидал здесь странных вещей, но такого не видал никогда!

Затем он поворачивается и бежит со всех ног прочь, позабыв о шлюзе, голландских сырах и море, позабыв обо всем – кроме черного коня и его старого всадника.

Так закончилась самая безумная, последняя скачка «лихого наездника Аттерли» – и вместе с ней закончилась долгая история мести мистера Реджинальда Кардуса.

Прошло несколько лет, прежде чем Ева Плоуден вернулась в Кестервик – вернее, ее сюда привезли. Живой она сюда так ни разу и не приехала, и все эти годы они с Эрнестом не виделись.

Ее похоронили, согласно ее последней воле, на церковном кладбище Кестервика, где лежали все ее предки, и теперь ромашки и маргаритки расцветали у нее в изголовье. Они расцвели уже дважды, прежде чем сэр Эрнест Кершо пришел к небольшому холмику, под которым покоились останки той, кого он так любил когда-то.

Эрнест возмужал и выглядел здоровым и крепким мужчиной в расцвете лет. В темных волосах Дороти уже зазмеились серебряные нити. Летним вечером они стояли рука об руку возле могилы Евы.

Многое произошло в их жизни с той страшной ночи, когда трагически погиб мистер Кардус. У них родились дети – нескольких они потеряли – обычные английские мальчишки и девчонки с темными глазами их отца. Они наслаждались богатой и спокойной жизнью, тратя свое состояние по-королевски благородно, никогда не отказывая в помощи нуждающимся. Они вдосталь испили из чаши радостей и печалей этого мира.

Эрнест на пару лет вошел в парламент страны и даже сделал там некое подобие карьеры. Потом, как всегда нетерпеливый и жаждущий активных действий, он принял высокое назначение в колонии. Его назначению способствовали богатство и безупречная репутация, слепота не стала препятствием. Сейчас они с Дороти готовились к отъезду в Австралию – Эрнеста ждал пост губернатора одной из колоний.

Прошло много лет, случилось множество событий – и все же сейчас, стоя возле могильного холмика, который он даже не мог видеть, Эрнест подумал, что все было как будто вчера… и вздохнул.

– Все-таки не излечился до конца? – негромко спросила Дороти.

– О нет, Куколка. Думаю – я совершенно здоров. – Дороти взяла его под руку и повела прочь. – Во всяком случае, я научился безропотно принимать все, что дарует нам Провидение. Я покончил с мечтами и пессимизмом. Жизнь, правда, была бы совсем другой, если бы Ева не бросила меня – ибо она отравляла воды любого источника, и они всегда были бы горьки. Но счастье – это не цель и не конец человеческого существования, и если бы я даже мог изменить прошлое – я бы не стал этого делать. Отведи меня к тому старинному плоскому надгробью, Долли, что возле входа в церковь.

Она подвела его к камню, и Эрнест сел на него.

– Ах, – продолжал он, – как она была прекрасна! Была ли когда-нибудь другая такая, как она? И вот теперь ее кости лежат здесь, красота ее исчезла, и в этом мире живы лишь горькие воспоминания о ней и о том, что она натворила. Мне нужно только немного напрячь память, Долл, и я вижу ее совершенно ясно – как она идет по этому церковному дворику. Да, я вижу ее – вижу и людей, что собрались вокруг, вижу ее платье, вижу улыбку, играющую в прекрасных темных глазах, – ты помнишь, Долли, она умела улыбаться глазами! Я помню, как поклонялся ей сердцем и душой, словно она была ангелом небесным! И в этом была моя ошибка, Долл. Она была всего лишь женщиной – очень слабой женщиной.