Патрик О'Брайан - Коммандер

— А что, каперство — такое уж недостойное занятие? Я спрашиваю из чистого невежества.

— Ну, у капера совершенно другая мотивация. Капер сражается не ради чести, а ради выгоды. Он наемник. Барыш — вот его raison d'être [58] Смысл существования (фр.) .

— То есть, если бы мы поупражнялись с пушками, то получился бы более славный конец?

— Ну конечно же, нет. Вполне возможно, что я несправедлив, завидую и лишен великодушия. Прошу прощения, если оскорбил вас. И я охотно соглашусь, что он превосходный моряк.

— Господи, Джеймс, мы достаточно давно знаем друг друга, чтобы выражать свое мнение свободно, без обид. Не передадите мне бутылку?

— Ну что ж, — ответил Джеймс, — если я могу говорить откровенно, словно самому себе в пустой комнате, то вот что я вам скажу. Я считаю, что благосклонность капитана к этому типу Маршаллу неприлична, если не сказать грубее.

— Внимательно слушаю вас.

— Что вы знаете об этом человеке?

— И что же с ним?

— То, что он педераст.

— Возможно.

— У меня есть доказательства. И я мог бы их представить в Кальяри, если бы это понадобилось. Он влюблен в капитана Обри — вкалывает на него, словно галерный раб. Если бы ему позволили, он бы драил квартердек песчаником. Он гоняет людей почище боцмана, лишь бы заслужить его улыбку.

— Правда, — кивнул головой Стивен. — Но не думаете же вы, что Джек Обри разделяет его наклонности?

— Нет. Но я полагаю, что ему о них известно, а он потворствует этому человеку. До чего же мы договорились… Я зашел слишком далеко. Возможно, я напился. Мы почти осушили эту бутылку.

— Да нет же, — пожал плечами Стивен. — Полагаю, вы сильно ошибаетесь. Будучи в здравом уме и трезвой памяти, я уверяю вас, что он не имеет об этом никакого представления. В некоторых вещах он не слишком наблюдателен. Он смотрит на мир просто, и, по его мнению, педерасты опасны лишь для юнг, мальчиков из хора и тех бесполых существ, которые водятся в борделях Средиземноморья. Я предпринял осторожную попытку просветить его немного, но он с видом знатока произнес: «Не надо мне рассказывать о задницах и пороках. Я всю жизнь прослужил на флоте».

— Выходит, ему немного недостает практики?

— Джеймс, я надеюсь, в этом замечании не было никакого mens rea ? [59] Злого умысла (лат.)

— Мне надо на палубу, — произнес Диллон, взглянув на часы.

Он вернулся через некоторое время, постояв за штурвалом и проверив курс. Джеймс притащил с собой облако холодного ночного воздуха и сидел молча до тех пор, пока не согрелся в освещенной лампой каюте. Стивен откупорил ещё одну бутылку.

— Временами я не вполне справедлив, — сказал Диллон, протянув руку за своим стаканом. — Я знаю, что чересчур обидчив. Но иногда, когда ты окружён этими протестантами и терпишь их глупые, хамские речи, то рано или поздно взрываешься. И поскольку ты не можешь поставить на место того, кого следует, срываешь злость на ком-то другом. И постоянно находишься в напряжении. Уж кому-кому, а вам-то это известно.

Стивен очень внимательно посмотрел на собеседника, но ничего не сказал.

— Вы знали, что я католик? — произнёс Джеймс.

— Нет, — ответил Стивен. — Разумеется, я осведомлён, что некоторые из вашей семьи были ими, но что же касается вас… А вам не кажется, что это ставит вас в трудное положение? — неуверенно произнес он. — С этой присягой… уголовные законы…

— Ничуть, — отозвался Джеймс. — Совесть моя чиста, если уж на то пошло.

«Это вы так думаете, мой бедный друг», — мысленно произнес Стивен, наполняя стаканы, чтобы скрыть выражение своего лица.

На мгновение показалось, что Джеймс Диллон разовьет свою мысль, но этого не случилось. После того как установилось хрупкое равновесие, разговор принял дружеский характер, и оба стали вспоминать общих друзей и лучшие дни, давно и безвозвратно канувшие в Лету. Скольких они знали! Какими разными — практичными, веселыми или почтенными людьми были окружены! За разговорами они осушили вторую бутылку, и Джеймс снова поднялся на палубу.

Через полчаса он вернулся и, спустившись в каюту, продолжил, словно разговор и не прерывался:

— И потом, конечно, существует вопрос продвижения по службе. Скажу по секрету вам одному, и хотя это звучит отвратительно, но я считал, что после случая с «Дартом» командование шлюпом должны были поручить мне. То, что меня обошли, было жестокой несправедливостью. — Помолчав, лейтенант продолжал: — О ком это говорили, что своим членом он добился больше, чем службой?

— О Зельдене. Но в данном случае я считаю, что пошлые сплетни неуместны. Насколько я понимаю, это чистая случайность. Заметьте, я не заявляю о выдающейся безгрешности. Я просто говорю, что в отношении Джека Обри такие умозаключения неуместны.

— Как бы то ни было, я мечтаю о повышении. Как и для любого другого моряка, для меня это очень важно, скажу вам без утайки. А служба под началом охотящегося за призами капитана — не самый близкий путь к этому.

— Ну, я ничего не знаю о ваших морских делах, но удивлён. Я удивлён, Джеймс, разве богачу не просто презирать деньги и ошибаться в подлинных мотивах?.. Придавать слишком большое значение словам и…

— Господи, неужели вы считаете меня богачом?

— Я бывал в ваших владениях.

— На три четверти — это горы и на четверть — болото. Даже если бы мне платили аренду за остальное, она составила бы всего лишь несколько сотен фунтов в год — не больше тысячи.

— Мое сердце обливается кровью от жалости к вам. Я еще никогда не встречал человека, который бы признался, что он богат или высыпается. Возможно, бедняк и страдающий бессонницей получают больше морального преимущества. Каким образом так получается? Однако вернемся к предмету нашего разговора. Уверен, что более бравого командира вы не могли бы и желать, и, наверное, он один из тех, кто способен повести вас за собой к вершинам славы.

— А вы сможете поручиться за его храбрость?

«Наконец-то мы добрались до основного пункта обвинений», — подумал Стивен, а вслух произнес:

— Нет, не могу. Я недостаточно хорошо его знаю. Но я бы очень, очень удивился, если бы он оказался из робкого десятка. Но что заставляет вас думать, что он именно таков?

— Я не говорю, что он такой. Мне бы очень не хотелось безосновательно сомневаться в чьей-то храбрости. Но нам следовало захватить ту галеру. Еще двадцать минут, и мы бы взяли ее на абордаж и захватили.

— Да? Мне об этом ничего не известно. В это время я находился внизу. Но, насколько я понимаю, самое благоразумное решение состояло в том, чтобы повернуть, дабы защитить остальной конвой.

— Конечно же, благоразумие — великая добродетель, — заметил Джеймс.

— Вот именно. А продвижение по службе для вас много значит, не так ли?