Мишель Зевако - Тайны Нельской башни

– Так что же… – начала госпожа Клопинель, напуганная этой логикой, но все еще с недоверием относящаяся к уже наметившемуся предложению.

– Проще говоря, вам придется поставлять еду и напитки, необходимые для поддержания в надлежащем состоянии этого тела, готового броситься за вас на шпагу или кинжал!

Госпожа Клопинель какое-то время еще колебалась, что было вполне естественно для особы по меньшей мере столь же скупой, сколь и боязливой.

Страх, однако, возобладал над скупостью…

Приняв героическое для себя решение, она уже намеревалась согласиться бесплатно кормить Ланселота Бигорна, но в этот момент Бигорн сделал досадное движение.

Следует сказать, что госпожа Клопинель сидела за столом, и Бигорн, дабы поговорить с ней, присел на край этого стола.

Госпожа Клопинель таким образом видела лишь его профиль.

И видела она этот профиль с той стороны лица, которая не пострадала. Так или иначе, в тот момент, когда Бигорн понял, что старушка готова принять его предложение, предоставив ему социальное положение, кров, ночлег, наконец, спокойствие, он пожелал окончательно ее убедить обезоруживающим жестом, для чего вскочил на ноги, положил руку на сердце и поклонился.

К несчастью, в этом движении он немного повернулся влево, явив взору госпожи Клопинель ту половину своего лица, что была повреждена, окровавлена, лишена растительности и части уха.

Она испустила вопль ужаса.

– Откуда все это? – прошептала она, указывая пальцем на раны.

– Это?.. – растерянно пробормотал Бигорн.

– О, да вы весь в лохмотьях… Вы дрались!

– Я! Да никогда!.. Если я и дерусь, то лишь для того, чтобы защитить мудрость, добродетель и старость, то есть, нет, молодость.

– Вы дрались с людьми короля!

– Но…

– Вы были с этими проклятыми клерками и студентами, и вас, конечно же, преследуют патрули! – завопила старушка, приходя в бешенство. – Так вот почему вы не желаете больше выходить из дому! И если вас найдут, меня обвинят в укрывательстве бунтовщика, по которому плачет топор палача!

– Госпожа Клопинель, вы ошибаетесь, клянусь вам святым Варнавой.

– И меня схватят, пригвоздят к позорному столбу, возможно, даже повесят! Вон отсюда, мерзавец! Я честная подданная Его Величества и не принимаю у себя бунтарей! Вон отсюда! – продолжала она, хватаясь за метлу.

Перед этим орудием и особенно перед криками, грозившими собрать у лавочки толпу зевак, Ланселот Бигорн поспешно ретировался, выскочил на улицу и зашагал прочь, пытаясь скрыть под плащом ошметки порванной одежды, а под опущенными полями шляпы – раны кровоточащего лица.

«Чтоб тебя чума забрала, мегера, ведьма, скряга, чертова лавочница! Чтоб лихорадка тебя пригвоздила к постели, и пока ты в ней будешь отлеживаться, твой проклятый сарай посетила шайка грабителей! Подожди немного! Я подошлю к тебе парочку достойных парней, которые научат тебя уму-разуму! Но что же теперь со мной-то будет? Всего-то и богатства осталась эта жалкая горстка фиников!»

Действительно, уворачиваясь от метлы госпожи Клопинель, Бигорн успел запустить руку в мешок с сухими финиками, которые теперь и поедал меланхолично, удаляясь к более благосклонным берегам.

Эти благосклонные берега – по крайней мере, Бигорн надеялся, что они окажутся для него такими – носили не очень мелодичное, но выразительное, возможно, даже слишком выразительное имя улицы Тирваш [32] «Говорящее» название улицы Тирваш (или Тир-ваш) можно перевести как улица Воров и бездельников. .

Туда-то, на улицу Тирваш, и направился несчастный Бигорн. Побитый, раненый, прихрамывающий, с лишившимся растительности лицом и в отрепьях, выражаясь словами Лафонтена, описывавшего голубя, он походил на «беглого каторжника», разве что Бигорн, как герой басни, не мог утешить себя тем, что возвращается домой.

Да, пристанища у Бигорна не имелось, и он таковое искал.

Улица Тирваш, узкий проход, посещаемый девицами легкого поведения и грабителями, чье поведение было не столь легким, представляла собой вереницу подозрительного вида кабачков, где собирались разбойники всех мастей, как перед очередной вылазкой – для подготовки к оной, так и после – для раздела награбленного.

В один из таких кабачков и вошел Ланселот.

Притон этот содержал человек странной и отталкивающей наружности. То был карлик по росту, но с руками обычной длины; проще говоря, на очень коротких ногах держался торс мужчины и почти касавшиеся земли руки. Каждая из этих рук оканчивалась огромным кулаком. Карлик был силен как Геркулес.

Когда он имел дело с клиентом, который ему не нравился или отказывался платить, он просто-напросто хватал того за пояс и со всего размаху выбрасывал на улицу. Эти приемы внушали разбойникам глубочайшее восхищение и искреннее уважение к Кривоногому Ноэлю – так звали карлика.

– День добрый, дорогой друг, – слащаво промолвил Бигорн, войдя. – А ты все так же бодр, все так же крепок. Ах! Можно сказать, Кривоногий Ноэль – гордость улицы Тирваш. Давно не виделись, а? По правде сказать, я уж по тебе соскучился, потому утром и сказал себе: «Нужно обязательно навестить моего доброго друга, не то Господь проклянет меня!»

– Чего хотел? – проворчал карлик.

– Да просто повидаться с тобой, дорогой друг, прижать к груди, заверить, что по нашей славной доброй улице Тирваш я не раз пускал скупую мужскую слезу, думая…

– Чего хотел? – повторил карлик.

– Поесть! – промолвил Бигорн, набравшись смелости и присев за стол.

– Это мы быстро сварганим! – сказал Кривоногий Ноэль. – Что будешь?

– Да самые обычные блюда, дружище! Кусок мясного пирога, к примеру, какой-нибудь омлет с сальцем, как готовят только у тебя, хлеб…

– А пить что будешь?

– Обычную кружку белого вина, мой славный товарищ, мой дорогой друг…

– Эй, Мадлон! – проревел Кривоногий Ноэль.

– Иа! Ио! – вскричал Бигорн (то был крик или знак признательности, и мы надеемся, что еще будем иметь удовольствие объяснить читателю, как рёв осла мог послужить условным сигналом для сбора разбойников).

Из небольшого закутка, служившего кухней, появилась толстая девица с оголенными сальными руками и взлохмаченными нечесаными волосами.

– Все так же прекрасна! Иа! Ио! Хорошеешь день ото дня! – воскликнул Бигорн, готовый пасть до самой низкой лести ради обеда.

Толстуха отвечала гримасой, которую следовало считать улыбкой.

– Мадлон! – сказал карлик. – Омлет с салом, хлеб, кусок мясного пирога и кружку белого вина для Бигорна.

– Сию минуту! – проговорила Мадлон.

Ланселот Бигорн пребывал на седьмом небе от счастья.

– С тебя девять су, четыре денье и шесть полуденье, – произнес Кривоногий Ноэль.