Владимир Буртовой - Караван в Хиву

Тохта-момо подвела Григория к склепу и замерла, укутанная в паранджу, будто черная мумия в длинной черной одежде и в высоком тюрбане на голове.

Григорий преклонил колено и коснулся лбом прохладных известково-белых кирпичей надгробья, поскреб пальцами, набрал горсть белой земли рядом с прахом названого брата и высыпал ее в желтый кисет.

– Увезу на Яик, – выдавил из себя Кононов, потом достал из-за пазухи заранее купленные у хивинцев несколько красных, голубых и белых шелковых платков, привязал их к шесту, который был воткнут в землю рядом со склепом Ахмеда.

– Где же муж ее? – негромко спросил Федор, опасаясь потревожить священную тишину чужого кладбища.

– Персами убит при Надире, – ответил Григорий, осторожно взял за локоть Тохта-момо, и они оставили жилища мертвых.

Когда расставались с матерью Ахмеда, Кононов вложил в изнуренную работой руку женщины горсть серебряных рублей. Тохта-момо, потрясенная, даже не попыталась отказаться, сквозь слезы поблагодарила урусов за добрую память о сыне. Григорий дал слово, что на днях договорится с соседями и починит ей домик и двор.

В скорбном молчании, навеянном чужим горем, возвратились в свое жилище, к своим заботам, к своей действительности, не зная, что им самим уготовлено судьбой на следующее солнечное утро.

Из ханского дворца медленно, но неукротимо, как первые капли подтаявшего снега сквозь его толщу, просачивались мутные слухи о том, что туркмены и каракалпаки сговариваются о мятеже против Каип-хана. Родственники убитого Куразбека зачастили друг к другу в гости, устраивают пышные встречи аральским старшинам, шлют доверенных людей в киргиз-кайсацкие улусы, там пытаются найти сильных союзников.

Каип-хан, готовясь к возможному выступлению противников, начал стягивать к Хиве войска из соседних крепостей.

Маркел Опоркин дежурил в тот день у дома. Молча, с думами об оставленной Авдотье и четверых детишках, бродил по тесному дворику, от суфы под айваном до резной калитки, а чуткое ухо по привычке отмечало: вот проехал верховой хивинец, навстречу протащилась из караван-сарая груженая арба, вот семеро дервишей, набрав в тыквенные кувшины подаяний, бренча посохами, бредут теперь к своему жилищу. Потом проехал горожанин, понукая голосом и пятками неторопливого осла.

Справа, все нарастая, послышался густой конский топот.

– Много едут, – тихо проговорил Маркел. – Кто бы это мог быть? Не хан ли со своей свитой откуда возвращается? Хоть глянуть на их повелителя, каков он из себя?

Распахнул калитку, вышел на улицу. Через южные ворота в город вошла сотня верховых всадников, со щитами, копьями, в медных начищенных шапках и с полными колчанами у седел.

В полусотне шагов впереди отряда ехал важный хивинец в дорогом, накинутом поверх халата плаще. В белоснежной, закрученной на лбу чалме вставлен дорогой сияющий камень, а над ним воткнуто роскошное белое перо павлина. Сбруя на коне вся в медных сияющих бляшках.

– Узнать бы как, может, и вправду хан? – Маркел огляделся, у кого бы спросить, но улица была пуста, как в холерные дни: калитки в домах напротив, едва всадники показались в тесной улочке, тут же захлопнулись, люди попрятались, затаились за глинобитными стенами, и только ребятишки, проявляя неуемное любопытство, на миг выглядывали из-за стен и тут же прятались. Знали, что всадник с коня может и плетью достать, если не увернешься.

«В Москве, старики сказывали, случись царям выехать из Кремля, так народ всем скопом валит поглазеть. А тут – будто и не хан, а разбойная ватага въезжает в столицу, право…» – с удивлением подумал Маркел, и вдруг…

– Ох! – не поняв, что с ним произошло, он с трудом выдохнул: горло сдавило чем-то жестким и колючим. Темно-красные сполохи метнулись перед глазами. Вскинул левую руку к шее – аркан! Его поймали арканом, будто дикого необъезженного скакуна, и теперь изо всех сил тянут к себе. Успел подумать, что всадник не может конем сорвать его с ног на землю – слишком узкая улочка, а назад пятиться трудно.

И вспомнил, чему когда-то учил отец, который не раз сходился со степняками в конных сшибках на левобережье Яика. Последним усилием воли бросил тело врагу навстречу, а левой рукой рванул ослабшую петлю с шеи прочь.

Выхватил саблю, но сверху из седел упали сразу двое, набросили на голову халат, рот затыкают, чтобы не закричал о помощи, чем-то ударили по голове…

Маркел напрягся всеми мышцами, устоял, вскинул руку, чтобы рубануть саблей наотмашь, но и руку перехватили, крутят уже за спину. Без всякой надежды быть услышанным Маркел собрал остатки дыхания и крикнул из-под пыльного, пропахшего кислым чужим потом халата:

– Братцы! Спасите!

Вокруг чужие приглушенные слова, а затем зычный понукающий спешить покрик.

– Гей! – послышался вдруг над Маркелом чей-то зычный голос, тут же началась ругань; и Маркел проворно сорвал с головы вонючий халат. Оглушенный, помотал головой, приходя в себя. Осмотрелся, надеясь увидеть рядом родных казаков, но их не было. С ним успел поравняться конный отряд. Сотник, оттеснив своим конем богатого хивинца, остановил на Маркеле удивленный взгляд. И казак, еще не поняв, кто его заступник, видел перед собой белолицего, по-южному загорелого всадника с широкими и, как синь неба, голубыми глазами. И усы светлые, закрученные колечками, а не отвислые, как у хорезмийцев. Чуть позади голубоглазого сотника ехал солидного роста рыжеволосый и рыжеусый напарник – тоже явно не из коренных жителей.

И тут с коня Маркела окликнули:

– Эгей, брат казак! Из каких это краев тебя ветром сюда задуло?

Маркел не сразу даже сообразил, что вопрос задан на родном языке. Он посмотрел вслед поспешно отъехавшему хивинцу и непроизвольно, все еще будто в чадном угаре, откликнулся:

– Я-то с Яику, а караванщики из Самары.

Сотник обернулся к рыжеволосому товарищу, радостно сказал:

– Ты слышь, Пров! Земляки наши в Хиве объявились! Вот благо – своего из петли вынули.

Пров что-то неразборчиво ответил, а сотник, уже отъехав с десяток шагов, обернулся в седле и прокричал обескураженному казаку:

– Не бродите больше по одному – не тот час! А купцам скажи, пусть ждут к вечеру, наведаемся в гости непременно!

– А что ж, приходите, – только и нашелся ответить Маркел и тут же попятился за калитку: из-под конских копыт вдоль улицы тучей пошла белесая едкая пыль.

На подворье вышел улыбающийся Рукавкин, полюбопытствовал:

– С кем это ты разговором перекинулся? – присмотревшись к Маркелу, посерьезнел лицом. – Да что с тобой? Точь-в-точь выходец с того света! – выслушал торопливосбивчивый рассказ казака, в досаде плюнул на пыльную землю. – Вот мерзость человеческая! На живых людей охоту учинили, аршины заморские! Ведь могли увезти, и мы не знали бы – кто, куда! Где тебя искать? Канул бы как в прорубь. Похоже, что сколько нам ни жить здесь, а подлости от баев не будет конца, – и повернулся в дом рассказать о происшествии самарянам и казакам да предупредить Герасима, чтобы приготовил достойный ужин.