Владимир Буртовой - Над Самарой звонят колокола

– Ишь ты! Вором обзываешь, а за руку не ухватил! Аль не грех такими словами кидать в кого ни поподя? – Степан быстро отошел от гнева – а может, вправду вину за собой чувствовал? Поправил шапчонку на голове, погрозил Дмитрию кулаком. – Поостерегись, купец, сам ведь лапти плетешь, а концов хоронить как следует не умеешь! – намекнул таинственно Анчуркин.

Дмитрий Уключинов крякнул, покосился на Степана: о чем таком потайном узнал этот проныра, ежели намекает на концы, плохо спрятанные? «Неужто про гирьки прознал как?» – забеспокоился Дмитрий: минувшим годом был он на Макарьевской ярмарке, близ Нижнего Новгорода, там заказал себе гири да упросил мастера высверлить в донышке небольшие пустоты и искусно укрыть их, за что не пожалел отдать два рубля серебром.

– Будет вам лаяться чужими псами через плетень! – миролюбиво прикрикнул на попутчиков Ивашка Жилкин. – Не на базаре ведь, на государевой службе.

– И то, – примирительно буркнул Дмитрий, вынул из кармана свежежареные тыквенные семечки, протянул Анчуркину. – Займи делом свой язык, пусть не болтается на ветру куриным пером – куда подуло ненароком, туда и летит…

Степан от семечек не отказался, но, продолжая полунамеками спор с Уключиновым, решил все же оставить последнее слово за собой. Сплюнул скорлупки, сказал с усмешкой:

– Язык что – мелет себе… Беда-то голове достается. Знавал я одного молодца – за комаром гонялся с топором, да сгинул в болоте, не совершив задуманного душегубства… – Кинул в рот пузатенькое тыквенное семечко, щелкнул им. – Запомни, брат Дмитрий, еще родитель мой покойный сказывал, что меня в ступе пестом не утолчешь. Стало быть, ловок я в жизни. Вот только бы часа мне своего не упустить… Ну, будет об этом, поехали! – И Анчуркин заливисто, действительно, словно ночной разбойник в темном лесу, засвистел так пронзительно, что шедшая далеко впереди тощенькая старушка со страху качнулась и рухнула обеими руками в снег.

Ивашка Жилкин, помахивая плетью, поворотил коней от Воскресенской церкви переулком вверх, выбрались к северному бастиону. У пушек в карауле стояли приехавшие с Иваном Яковлевичем казаки. Мимо кузнечного ряда, где витал несмолкаемый перезвон молотов, поспешили хорошо накатанным Оренбургским трактом к пригороду Алексеевску.

У околицы Нижнепадовки, Смышляевки тож, их остановил вооруженный караул. Казаки, обступив сани, пытались было скрутить руки Ивашке Жилкину, признавая в нем по военному мундиру подлазчика царицыных войск, но Дмитрий Уключинов успел-таки, пока не закрыли рот рукавицей, объявить:

– Да вы что, братцы! Да это же сын атаманова помощника Жилкина Ивана Яковлевича! А мы к атаману от самарских жителей всем городом посланы с поклоном!

– А что же сопите молча? – возмутились казаки, отступая от приехавших. – А мы подивились было: прет солдатик глупый на караул, словно очеса отсидел и ничего не видит!

Старший в карауле повелел самарским посланцам ехать к церквушке – в доме аккурат напротив остановился сам государев походный атаман со своим штабом.

У низкого крылечка, где за ровный, без всякой затейливой резьбы столбик были привязаны два добрых коня, самарских посланцев встретил хромоногий, лет шестидесяти есаул с сильно порченной верхней губой, прикрытой седыми, с рыжеватым оттенком усами.

– Кто такие и откудова? – Серые глаза есаула сурово осмотрели самарцев, остановились на солдате Жилкине, которого догадливый Степан Анчуркин кулаком пихнул в сутулую спину – выдь, дескать, да все и поясни.

Ивашка Жилкин объявил себя, своих попутчиков, сказал, что послан из Самары от бургомистра и обывателей звать государева атамана к городу, где он будет встречен жителями с великой охотой.

Суровый есаул огладил усы, бороду, улыбнулся самарским нарочным, пригласил в избу:

– Атаману в радость будет ваше известие.

С робостью, толкаясь в дверях, вошли в тесную горницу, где за ранним завтраком – а было всего часов восемь пополуночи и солнце едва выглянуло из-за горизонта – сидел среднего роста, плечистый и большеротый крепыш в казацком одеянии: поверх малинового суконного бешмета, отделанного по воротнику и по бортам шелковым желтым галуном, надет нараспашку синий кафтан с прорехами на груди, чтобы продевать руки, а сами рукава заложены назад и завязаны шнурками. Воротник кафтана, борт и прорези под мышками обшиты широким галуном – по атаманскому чину тот широкий галун полагался. Оружие – сабля и два пистоля отменной выделки – лежали под левой рукой, правой атаман держал кружку с молоком. В миске нарезаны ломти ржаного, свежей выпечки пахучего каравая.

– Хлеб да соль, атаман-батюшка, – проговорил, робея, Ивашка Жилкин: видел он за свою жизнь яицких казаков предостаточно, но такого убранства ни на ком из них и близко не было! Пообок с ним отбили торопливые поклоны Уключинов и Анчуркин, причем бондарь тут же зашмыгал носом, улавливая с голодухи дивные запахи, доносившиеся с кухни постоялого двора, где остановился атаман.

– Благодарствую за пожелание, – отозвался Илья Арапрв и посмотрел вопросительно на есаула: что, дескать, за народ и по какой нужде здесь?

– Из Самары к тебе, Илья Федорович. Сказывайте, люди добрые, да не робьте, право! Перед вами государев атаман, а не питерский генерал, от которого, чуть не так молвил солдатик, и в зубы схлопотать недолго…

Ивашка Жилкин встал во фрунт, по-солдатски четко отрапортовал атаману причину их приезда.

Илья Арапов встал, отставил недопитое молоко, вышел из-за стола навстречу нарочным.

– Стало быть, все самарские жители единодушны в желании приклониться к государю Петру Федоровичу? Так ли?

– Так точно, ваше высокоблагородие господин государев атаман! – отчеканил Жилкин и руку вскинул к треуголке. – Единодушны и пребывают в крайнем нетерпении лицезреть ваше высокое благородие.

– Меня лицезреть – не велика радость, не птица заморская, – улыбнулся Арапов, а сам потер руки: удача преподносит ему столь крупный город, где можно собрать пристойное воинство и чинить надзор за полками государевых супротивников. Он подошел к боковой двери, торкнул ее и крикнул кого-то:

– Иван! Подай добровестникам по чарке водки! С морозу-то не лишне будет! – Присмотрелся к коротконогому Анчуркину в заляпанном ватном кафтане, потом на Уключинова перевел пытливый взгляд. Дмитрий и сам без смущения разглядывал атамана и вошедшего с подносом безбородого русоволосого человека, одетого в форму регулярного служивого с сержантскими знаками различия.

– Выпейте за здоровье государя Петра Федоровича, – пригласил атаман самарских нарочных. – Да служите ему честно, принеся присягу не на словах токмо, на ветер брошенных, но и всем сердцем своим восприняв веру в государя-батюшку.