Владимир Буртовой - Демидовский бунт

Старики с кряхтением вставали на затекшие от долгого сидения ноги и, переговариваясь, расходились к своим землянкам ждать сыновей и внуков с охоты, с рыбной ловли или из лесу с диким медом. Соберутся все, тогда и думать можно о будущем и о наслышанной, но неведомой стране Беловодье.

Капитон с внуком свернули ближе к реке, где в тени молодой березовой поросли была отведена им общиной жилая землянка, крытая толстым слоем дерна. Топилась землянка по-черному, дым выходил в маленькое волоковое окошечко над дверью, а чтобы вслед за дымом не покидало жилье и тепло, окошечко это приходилось каждый раз после топки затыкать изнутри тугим пучком сухой травы, обмотанным влажной ветошью.

– А мне батюшка нынче опять привиделся, – негромко сказал внук, ступая скрипучими лаптями за спиной Капитона. – Когда ходил запруду на Иргизе проверять да малость вздремнул. А за батюшкой и сестричка явилась… в мокром сарафане, – еще тише добавил внук и шмыгнул носом.

Капитон опустился на траву возле входа в землянку, покосился на отрока, который присел рядом, подумал с горечью:

«На меня похож», – но не радость наполняла его душу от сознания этого сходства, а безысходная горечь: ведь и судьба внуку уготована одинаковая – судьба беглого холопа!

– Ох ты, горюшко! – Капитон схватился за грудь, качнулся. В глазах потемнело, разом наступила непроглядная осенняя ночь с черным пологом туч на небе. – Да ведь Анисья и Лукерья не знают, где Федюша схоронен извергами!

Как же так вышло? Не расспросил никого… Больно как! Под сердцем булавка бродит…

Капитон попытался было согнать с очей темную пелену, моргнул несколько раз подряд, зашарил руками вокруг, будто бродячий слепой, которого оставили без поводыря в незнакомом месте.

– Назад пойду, к Ромоданову, – шептал Капитон окаменевшими губами. – Сыскать надобно Федюшину могилку, крест поставить… Чтоб как у всех православных было.

Горячая пелена медленно сходила с глаз, боль под сердцем постепенно тупела, уходила куда-то внутрь старого тела, растекалась по вспотевшей спине. Капитон осторожно повернулся вправо и потянул руку за посохом, чтобы встать. На него удивленными, широко раскрытыми глазами смотрел внук.

– Что с тобой, дедушка? На тебе лица нет, одни судороги да пятна красные.

– Назад пойдем, Илейка. Надо матушку твою да бабку Лукерью уведомить, где Федюша схоронен… а я и сам о том не сведущ. Сыщем, Клима допытаем… В день памяти усопших ко всем будут родичи приходить, а к нему нет никого. Грешно так.

Капитон по крутым ступенькам осторожно, придерживаясь за стену, спустился в землянку, начал хватать подряд немудреный скарб и впихивать в котомку. Долго отыскивал, куда задевалось огниво. Без него в лесу костра не разведешь, ночь дикой покажется, да и небезопасно: вокруг зверья – тьма-тьмущая! И всякая тварь норовит сытно поужинать.

– Деда! – вдруг негромко вскрикнул у землянки Илейка и тут же осекся. В его голосе было столько тревоги, что Капитон бросил котомку и выбрался наружу. Внук смотрел на восток: по левому берегу Иргиза из окраины леса густо высыпали за дальностью маленькие, будто карликовые всадники. Обнаженные палаши сверкали под полуденным солнцем летучими нитями тонкой паутины в погожий час бабьего лета.

– Деда-а, – опять, но теперь почти неслышно выдохнул Илейка. – Драгуны сыскали нас.

За спиной Капитона старый Елисей трезвонил уже в колокол, подвешенный на толстой ветке тополя. От рыбных мест, от делянок ржи, путаясь лаптями в высокой траве, к жилью бежали встревоженные поселенцы. Кто успевал вскочить в землянку, появлялся оттуда с оружием и спешил на околицу, где заранее были сооружены защитные стены: два плетня, засыпанные внутри землей.

Вдали, над просторной поляной, прозвучали разрозненные выстрелы, рядом с землянками заголосили перепуганные детишки. Женщины и старики хватали грудных и несмышленых и кидались в прииргизские заросли спасаться.

– Илейка, что же это? Что творится? – Капитон вскинул к безоблачному небу руки со стиснутыми до белизны кулаками, яростно потрясал ими, словно набрался смелости судить того, кому поклонялся всю жизнь. – Всевышний, да видишь ли Ты, что деется на этом свете? Смотри же, как людей секут железом, без вины секут! Вступись, ведь Ты всемогущ!

Драгуны уже настигали тех, кто не успел вбежать в поселение или укрыться в зарослях, рубили палашами, не останавливая разгоряченных сытых коней, если только беглые не поднимали руки с мольбой о пощаде, выражая покорность перед силой. Старец Ананий, невероятно строгий и величественный, с рогатиной шел к околице.

Вокруг него собралось до полусотни мужиков с самопалами, с копьями собственного изготовления, а кто и с пистолями, с саблей или с вилами на длинных навильниках, какими еще недавно ромодановцы встречали драгун на берегу Оки. Рыжий Елисей неистово дергал за било, оглашая окрестности тревожным щемящим звоном.

– За волю нашу постоим, братья! – взывал старец Ананий.

Драгуны между тем настигли недалеко от Иргиза группу рыболовов – бывших ватажников с их одноглазым атаманом. Рыболовы не испугались, сгрудились и встретили напавших тяжелыми длинными шестами и веслами. Одноглазый атаман ловко сшиб с коня красиво одетого всадника, увернулся от другого и со спины ударил, но тут же выронил весло, схватился за голову, переступил несколько раз и упал, стал невидим в высокой траве. И его товарищи недолго сдерживали драгун, полегли рядом, лишь человек пять пораненных погнали копьями в спину к селению.

Капитон посмотрел за спину – с низовья Иргиза поселение окружено, оттуда скакали верховые казаки.

– Дедушка, а мы что же? Бежим в лес! Посекут и нас. Да брось ты топор!

– Беги, Илья, беги, внучек! – заторопился Капитон. – Уходи за реку, прячься в глухомань, в подкоренья, чтоб не сыскали барские псы и не выволокли на растерзание!

Капитон успел заметить, как с заячьей резвостью внук нырнул головой под куст бузины с надеждой, что и дед за ним следом поспешит, перекрестил его спину и повернулся бежать на помощь тем, кто бился уже у околицы…

Что-то горячее хлестко ударило в правый висок. Невыносимая боль сковала старое тело, сразу же отнялись ноги, и Капитон опрокинулся навзничь, подмяв ветки бузинового куста. Топор выпал из руки и глухо протарахтел по ступенькам землянки. Хватило сил лишь поднести руку к голове – на ладони осталась кровь. Кровь текла по правой щеке в густую бороду.

– Илейка, – тихо позвал он внука без всякой надежды быть услышанным, сделал попытку подняться, уперся локтями в смятую траву…

Рядом тут же оказалось лицо Илейки, его страхом наполненные глаза. Внук что-то спросил, пытался поднять его с земли.