Алексей Чапыгин - Разин Степан. Том 2

– Напусто ждать Мокеева с Иваном! Занапрасно, Сергей, томим мы атамана: може, шах послал их на Куру место прибрать. Эй, Лазунка, скажи-кось, верно я сказываю?

– Верно, дидо! Прибрали место.

– Ну вот. Ты говорил с толмачом – что есаулы?

Лазунка ответил уклончиво:

– Атаман не любит, когда вести не ему первому сказывают! Молчит толмач.

– То правда, и пытать нечего! – добавил Сережка.

Рудаков, поглядывая на далекие берега, думал свое:

– Тошно без делов крутиться по Кюльзюму… Кизылбаш стал нахрапист, сам лезет в бой.

– Ты, дидо, спал, не чул вчера ночью, а я углядел: две бусы шли к нам с огненным боем. Да вышел на мой зов атаман, подал голос, и от бус кизылбашских щепы пошли по Хвалынскому морю…

– Учул я то, когда все прибрано было, к атаману подступил, просил на Фарабат грянуть…

– Ну, и что?

– Да что! Грозен и несговорен, сказал так: «Негоже-де худое тезикам чинить без худой вести о послах». А чего чинить, коли они сами лезут?

– Эх, дидо! Я бы тож ударил, только тебе Фарабат, мне люб Ряш-город… Шелку много, ковров… арменя живет – вино есть.

– Чуй, Сергей, зверьем Фарабат люб мне… в Фарабате шаховы потешны дворы, в тых дворах золота скрыни, я ведаю. И все золотое, – чего краше – ердань шахова, и та сложена вся из дорогого каменья. Издавна ведаю Фарабат: с Иваном Кондырем веком его шарпали, а нынче, знаю, ен вдвое возрос… Бабра там в шаховых дворах убью. Из бабровой шкуры слажу себе тулуп, с Сукниным на Яик уйду – будет тот тулуп память мне, что вот на старости древней был у лихого дела, там – хоть в гроб… Бабр, Сергей, изо всех животин мне краше…

– Ты ба, дидо, атаману довел эти свои думы.

– Ждать поры надо! Я, Сергеюшко, познал людей: тых, что подо мной были, и тых, кто надо мной стоял. Грозен атаман – пожду.

Разин, оттолкнув ковш вина, сказал старику:

– Ну, сказочник дид! Пей вино един ты – мне в нутро не идет… Пойду гляну, где мои люди. Лазунка, и тот сбег куды!

Стал одеваться. Старик помог надеть атаману кафтан:

– Зарбафной тебе боле к лицу, атаманушко, а ты черной вздел…

– Черной, черной, черной! Ты молчи и пей, я же наверх…

Наверху у трюма толмач.

– Ты-ы?!

– Я, атаман!

– Где Петра? Иван где?

– Атаман, Петру шах дал псу, Иван казнил… Тебе грозил и казал вести на берег дочь Абдуллаха бека – то много тебе грозил…

– Чего же ты, как виноватый, лицом бел стал и дрожишь? Ты худо говорил шаху, по твоей вине мои есаулы кончены, пес?

– Атаман, я бисйор хуб казал… Казал шах худа лазутчик царска, московит…

– Ты не мог отговорить шаха? Ты струсил шаха, как и меня?!

Толмач белел все больше, что-то хотел сказать, не мог подобрать слов.

Разин шагнул мимо его, проходя, полуобернулся, сверкнула атаманская сабля, голова толмача упала в трюм, тело, подтекая, на срезе шеи, инстинктивно подержалось секунду, мотаясь на ногах, и рухнуло вслед за головой.

Разин, не оглянувшись, прошел до половины палубы, крикнул:

– Гей, плавь струги на Фарабат!

На его голос никто не отозвался, только седой без шапки Рудаков перекрестился:

– Слава ти! Дождался потехи…

– На Фарабат! – повторил атаман, прыгая в челн.

– Чуем, батько-о!

Два казака, не глядя в лицо Разину, взялись за весла.

– Соколы, к ханскому кораблю!..

– Гей, браты, кинь якорь! – крикнул казакам Сережка.

Гремя цепями, якоря булькнули в море. Струги встали. На берегу большой город, улицы узки, извилисто проложенные от площади к горам. У гор с песчаными осыпями на каменистой террасе голубая мечеть, видная далеко. Справа от моря на площади шумит базар с дырьями в кровле, среди базара невысокая башня с граненой, отливающей свинцом крышей. К берегу ближе каменные, вросшие в землю амбары.

– Батько! Вот те и Ряш.

– Иду, Сергей.

На палубу атаманского струга вышел Разин в парчовом, сияющем на солнце золотым шитьем кафтане. Кафтан распахнут, под ним алый атласный зипун.

– Здесь, брат мой, справим поминки Серебрякову с Петрой!

– Дедке Рудакову тож, а там в шахов заповедник к Сукнину…

– Узрим куда.

– Чую нюхом – в анбарах вино!

– Без вина не поминки – душа стосковалась по храбрым, эх, черт!

Еще издали, заметив близко приплывшие струги казаков, в городе тревожно кричали:

– Базар ра бэбэндид! [41] Закрывайте базар!

Кто-то из торговцев увозил на быках товары, иные вешали тюки на верблюдов.

– Хабардор!

– Сполошили крашеных!..

Лазунка вглядывался в сутолоку базара.

– Гей, Лазунка! Что молвят персы?

– Чую два слова, батько: «Закрывай базар», «Берегись!» Пошто кизылбаша моего посек – обучился б перскому сказу!

– К сатане! Не торг вести с ними… Козаки, в челны запаси оружие.

– Батько, просится на берег княжна.

– Го, шемаханская царевна? Сажай в челн, Лазунка: пущай дохнет родным… добро ей!

Челны казаков пристали. Немедля на берегу собрались седые бородатые персы в зеленых и голубых чалмах.

Поклонились Разину, сторонясь, пропустили для переговоров горца с седой косой на желтом черепе. Пряча в землю недобрые глаза, горец сказал:

– Козак и горец издавна браты!

– И враги! – прибавил Разин.

– Смелые на грабеж и бой не могут дружить всегда, атаман! Здесь же не будем проливать крови: мы без спору принесем вам, гостям нашим, вино, дадим тюки шелка, все, чем богат и славен Решт, и будем в дружбе – иншалла.

– Добро! Будем пировать без крови. Тот, кто не идет с боем на нас, мы того щадим… Прикажи дать вино, только без отравы.

– Гостей не травят, а потчуют с честью.

– Скажи мне: где я зрел до нынешнего дня тебя?

Горец повел усами, изображая усмешку:

– Атаман, в Кюльзюм-море, когда ты крепко побил бусы гилянского хана, я бежал от тебя, спасая своих горцев.

– То правда.

Казаки и стрельцы по приказу Сережки разбивали двери каменных амбаров. Слышались звон и грохот.

– Козаки-и, напусто труд ваш: вина в погребах нет, оно будет вам – идите за мной! – крикнул горец и, поклонясь Разину, махнув казакам, пошел в город.

Двадцать и больше казаков пошли за ним.

Горец, идя, крикнул по-персидски:

– Персы, возьмите у армян вино, пусть дадут лучшее вино! – По-русски прибавил: – Да пирует и тешится атаман с козаками, он не тронет город! Шелк добрый тоже дайте безденежно…

Казаки с помощью армян и персов катили на берег бочки с вином, тащили к амбарам тюки шелка. За ними шел горец, повел бурыми усами и саблей, ловко сбил с одной бочки верхний обруч.

– Откройте вино! Пусть козаки, сколько хотят, пьют во славу города Решта, покажут атаману, что оно без яда змеиного и иного зелья… Пусть видит атаман, как мы угощаем тех, кто нас щадит, го, гох!

Открыли бочки, пили, хвалили вино, и все были здоровы.

– Будем дружны, атаман! И если не хватит вина, дадим еще… сыщем вино… иншалла.