Алексей Чапыгин - Разин Степан. Том 1

– Батоги разуму учат. Нынче я девку Настаху посеку вицами. Ты иди-ко, хозяин, негоже воеводе самому зреть.

– Умыслила тож! Да мало ли холопок бьем по всем статьям в приказной?

– То гляди – мне все едино!

– Позовешь девок, наладь кого в приказную за портками – дела делать я таки буду в ночь, да чтоб моя рухледь на глазах не лежала… Прикажи подать новые портки – шире.

Стулец опять затрещал, воеводша встала на ноги.

– Девки-и!

Переваливаясь, грузно прошла по горнице, поправила лампадки в иконостасе, замарала пальцы в масле, вытерла их о ладонь и потерла рука об руку. От золоченых риз желтело широкое, с двойным подбородком, лицо.

– Девки, стервы-ы?!

Неслышно вошли две девицы в кичных шелковых повязках по волосам, в грубых крашенинных сарафанах, прилипли плотно к стене горницы – одна по одну сторону двери, другая по другую.

Воеводша молилась.

Сморщив низкий лоб, повернулась к девкам:

– Кличьте Настаху да ивовых, нет, лучше березовых – погибче, виц два-три пука в огороде нарежьте!

Девицы неслышно исчезли.

Воевода из-под лавки выдвинул низкую широкую скамью.

– И не видал хозяин, а знает, на чем девок секу…

– Козел [93] К о з е л – узкая скамья с длинными ножками. бы тебе, Максимовна, поставить в горенке. Плеть тоже не худо иметь.

– Ужо, Петрович, заведу.

Накурено и душно в холопьей избе. Окно в дымник открыто, да не тянет, и только в то окно мухи летят.

Весело в холопьей избе до тех пор, пока воевода или воеводша не потребуют кого на расправу.

Из девичьей русая, приземистая и полногрудая Настя зашла в избу. Готовая скоро уйти, встала у двери.

Кабацкий ярыга, чернявый гибкий парень с плутоватыми глазами, сегодня пришел как всегда: ходил он часто от кабатчика с поклепами, и воевода по его доносу посылал в кабак стрельцов. Парня знала Настя: он ей не раз подмигивал, пробовал взять за руку мимоходом и шептал:

– Эх, милка, полюби!

В девичьей ночью Настя иногда думала:

«Полюбить такого? Нам и так худо от хозяев, он же клеплет, и сколь людей за то волокли в приказную стрельцы… От своих стыдно, ежели свяжусь с приказным. Ярыга – едино что приказной…»

– Я вольной человек! – шептал иногда Насте ярыга. – Служу кабатчику, а будет иной лучше, буду лучшему служить… Одет, не гляди – деньги есть, одежа на торгу… не пьяница… грамотной я!

Ярыга не таился Насти, считал ее своей, при ней говорил в избе, на кого указано довести воеводе. Холопы его побаивались, но дружбу водили:

– Где подневольному взять, а он иной раз и водкой попотчует.

Сегодня ярыга был какой-то иной, смотрел гордо, а не хитро. Водки кувшин принес, угощал всех. Когда подвыпил, начал сказывать сказку.

– Эй, ярыга, забудешь, пошто к воеводе пришел!

– Пришел я к вам, братие, гость гостем, к воеводе кончил ходить. Кабак кинул – пущай иного зовут.

– Ой, не верится нам, парень.

– Пущай ране сказки поведает, что нынче на Волге было!

– Сами узнаете, лучше не сказать.

– Вот то и есте – запрет положен!

– Вирай коли сказку!

– Эй, молчок!

– «Жил да был малоумный парень… родители у него были старые. А был тот парень, как я, холостой, и жениться ему пора было. – Ярыга посмотрел на Настю, она потупилась. – И как всегда глупые надежны по хозяйству, было у него хозяйство хрестьянское налажено: дом новый, кони в конюшне, двор коров… Позарилась на малоумного одна девка, и девка та была уж не цельная – дружка имела! Посватался за ту девку малоумной, она и пошла…»

– Ты б нам, парень, лучше довел, что там на Волге-т?

– Потом, робята. Чуйте дальше… «Так вот, братие, пошла замуж девка и ну в первую ночь над мужем узорить, выгнала весь скот на улицу, да когда зачали спать валиться, говорит:

– Нешто кто из твоей родни был ротозей?

– А што, жонка?

– Да полой двор оставил: коровы, лошади убрели, а нынче скот крадут!

– Ахти, крадут! Дай-ко я сыщу! – хотел оболокчись, она не дала.

– Бежи наскоре – должно, недалеко убрели.

И выбежал малоумной еле не нагой. Старой да прежний дружок у ей в клети ждал. Заперла она двор, избу на крюк и ну по-старому тешиться с другом…

Побежал глупой по улице, собрал скот, а ворота, глянь, на запоре. Колотится, дрожмя дрожит, зуб на зуб не уловит во рту – зима!

– Пусти, Матрена! Я твой Иван.

А молодая высунулась в окно:

– Лжешь! Мой Иван дома, только что пир отпировали, поезжан-гостей спать по домам наладили и сами полегли – поди, шалой».

– Сказывают, твово целовальника атаман Разин к сундуку с пропойной казной на луду приторочил? Эй, ярыга!

– Я не ведаю того… «Побежал, братие, глупой к попу. Стучит в окно:

– Батюшко! У меня дома не ладно: батько, матка глухие, древние, а молодуха в дом не пущает. Ты венчал!

– Што те надобно?

– Уговори бабу – пущай домой пустит.

– Не мое то дело, свет!

– Как же не твое? Ты поп, всех учишь…

– Давай пойдем коли – усовещу!

А поп-то знал, что девка путанная, да денег ему дали, он и скрыл худое – венчал… Поп надел шубу да шапку кунью – студено в ночь стало. Пришли. Стучал, колотился поп. И почала их та молодуха ругать:

– Ах вы! Неладные, чего, куда лезете?

Покудова полоумной к попу бежал, она скот застала и еще крепче ворота приперла».

– Сказывают – эй, ярыга! – и тебя пытали козаки-т каленым железом?

– Кабы пытали, так и к вам не пришел, – вишь, сижу, вино пью… «– Муж мой Иван дома, сам же ты, долговолосой, венчал, а тут гольца привел, навязываешь в дом пустить – пойду ужо воеводе жалобиться.

Спугался поп, зрит и теперь лишь углядел, что парень в одной рубахе: «Впрямь тут не ладно». Пошел поп прочь, малоумной не отстает, ловит попа за шубу. Поп бежать. Иван не отстает. В шубе жар сдолил попа – кинул шубу и шапку, наддал по холоду. Иван подобрал шубу, оделся, а за попом бежит. Но поп угонил, забежал домой, двери замкнул, и остался малоумной на улице.

Слезно стало Ивану, и хоть зябнуть не зяб, да к жене охота… Выл, выл по-волчьи, вспомнил: «А дай пойду к бабке!»

Жила-была та бабка старая недалеко, слыла колдуньей, но обиженных из беды вызволяла и за то судейских и иных посулов не брала. Прибрел малоумной к ей – плачет, а она ему:

– Ляжь спать – дело твое в утре!

Лег и заснул Иван».

– Эй, ярыга, ужли не видал? С луды, сказывают, струги сволокли, закропали да на теи струги с анбаров всю муку стащили судовые козаки.

– Гляньте сами, робята! Я не ведаю.

– Ну-ка, уйди на Волгу, воевода так выпарит, что из спины палочье сколь вымать придется!

– Оттого нам не сказывает, что к воеводе тайно налажен.

– У кого ноги, глаза да уши, время пришло тем! Воевод не боятся они…

– Вишь, что сказал! Знать, не к воеводе сшел.

Холопы пошептались, потом один крепкий парень придвинулся к ярыге: