Валериан Светлов - При дворе Тишайшего

– Ах, это ты, царевич? – громко зевая, разочарованно спросил Леон.

– Ах, это я! – шалил мальчик. – А ты думал – Нина. Или, еще лучше, та русская боярыня? Нет, Леон, кто так долго спит, тому не видать красавиц.

– Тебя мать прислала ко мне?

– Нет, отец! – ответил шутливо царевич. – Но, разумеется, не мой, потому что он у нечестивого шаха!

– Зачем я отцу?

– Дело есть. Ночью наши приехали; говорят, дедушка поднимается, сам сюда ехать хочет.

– Царь Теймураз сюда собрался? – вскочил Леон.

– А почему бы ему и не собраться? – возразил мальчик.

– Я думаю, у него другое дело есть, чем по гостям ездить.

– Ты, князь Леон, вздорное говоришь… Разве дед по гостям ездит? Разорили поганые персы царство его, куда же ему было идти, как не к Александру Имеретинскому? Я думаю, не чужой царь имеретинский моему деду? Тестем ведь приходится. И не в гости в Москву он едет, а дело делать, царя русского в помощники себе просить.

Леон, безнадежно махнув рукой, горько возразил:

– Который год живем на Москве, а много мы сделали?

– Потому и не сделали, что матушка не умеет дело это повести… женщина она.

– Ты бы помог! Тоже не маленький, скоро совсем джигитом станешь.

Мальчик потрогал верхнюю губу, будто поглаживая воображаемые усы, и свысока надменным взором окинул своего наставника:

– Я сказывал и матушке, и отцу твоему, что надо делать, – важно проговорил он.

– Что же, они не послушались тебя?

– Они ответили, что я ничего не понимаю, – насупившись, сказал будущий воин. – Вот дедушка приедет, я покажу им всем, как я молод.

– Что же ты советовал? – полюбопытствовал Леон.

– Подкупить бояр! – чуть смутившись, ответил царевич и заискивающе заглянул в глаза Леону. – Ты думаешь, они не подкуплены? О, еще как! – с убеждением произнес он.

Леон задумчиво посмотрел на мальчика. Ведь этот маленький царевич был прав. Ему, Леону, самому часто приходила мысль, что дела его родины потому и не подвигаются вперед, что грузинское посольство не умеет за дело взяться или жалеет денег на подкуп, думая, что русские сами пойдут навстречу желаниям Грузии, или же боятся попасться впросак и еще пуще напутать. Но откуда эта мысль могла зародиться и так крепко засесть в юной голове царевича – это удивило Леона, и он спросил об этом у мальчика.

– Откуда? – повторил царевич. – Да сам догадался.

– Ну, этого еще мало, – разочарованно произнес Леон. – А из чего же ты догадался?

– А матушка послала однажды четки из изумрудов и яхонтов той боярыне… толстой такой, с круглыми глазами… Милославской, что ли!.. Она как-то была у матушки, увидела четки, ее глаза так и запрыгали от радости, и стала она их не в меру хвалить… Ну, знаешь, матушка и отдала.

– Таков наш обычай, ты разве забыл это? – внушительно спросил Леон.

Мальчик пожал плечами:

– Мало ли что! Вон я тоже раз похвалил скакуна князя Буйносова, а он мне его и не отдал. Ну, так вот у боярыни той даже руки задрожали, когда она четки в дар получила. И уж как благодарила она матушку, как благодарила!.. Не пересказать…

– И из этого ты заключил, что бояр надо подкупать? – рассмеялся Леон.

– Ты думаешь, я правда так глуп? – задорно спросил царевич. – Вовсе не это заставило меня так думать, а то, что сейчас же вслед за этим матушку и позвали во дворец. И она увиделась наконец с царицей… и с царем! – победоносно докончил он и взглянул на Леона.

– Ну и что ж из этого? Я знаю об этом свидании: оно решительно ни к чему не привело. Царевну просили даже скрыть это свидание.

– Но все-таки царь обещал подумать о нас!

– Он уже много лет думает о нас, – с насмешкой и горечью возразил Леон, – а что нам из того? Лучше было бы, если бы о нас подумали бояре, стоящие у кормила правления.

– Их надо подкупить, – вновь упрямо повторил царевич.

– Ах да, – вспомнил Леон, – ты мне недосказал своего вывода. Ну, царевну Елену вызвали во дворец, что же из этого?

– А кто это устроил? – предвкушая торжество, спросил царевич.

– Не знаю! Вероятно… вероятно, боярыня… Хитрово! – неуверенно проговорил Леон.

Царевич медленно махнул рукой и презрительно улыбнулся:

– Твоя боярыня с первой же встречи матушку невзлюбила и никогда этого не сделала бы… От нее даже скрыли о нашем посещении дворца.

– Так кто же наконец?

– Нет, ты угадай! – томил князя мальчик. – Подумай! Вспомни, о чем я тебе говорил!

– Ах, да я не знаю; говори же наконец!

– Кому матушка подарила четки?

– Милославской.

– А Милославская кем приходится царице?

– Теткой!

– Какой? Любимой или нелюбимой?

– Ну, любимой, говорят.

– Так вот, стоило ей слово сказать, и мы были позваны во дворец. А почему она слово сказала?

– Потому что царевна подарила ей изумрудные четки! – смеясь, ответил Леон и похлопал мальчика по плечу. – Молодец!

– Итак, дарить следует всем нужным нам боярам.

– Но не все же бояре – любимые тетки царицы? – пошутил Джавахов.

– Кто-нибудь всегда чей-нибудь любимец! – глубокомысленно заметил царевич.

– Славный будешь правитель! – проговорил Леон.

Лицо мальчика вспыхнуло самодовольным румянцем. Он добился-таки, что молодой, но суровый наставник похвалил его и одобрил его предположение.

– Ты будешь умным царем! – произнес Леон. – Ну а теперь пойдем в кунацкую!

Кунацкой называлась комната, в которой происходили приемы гостей; в обычное же время этот покой служил им столовой, где все собирались пить чай, обедать и болтать в свободные часы.

Леон и царевич пришли в эту большую столовую, убранную наполовину по восточному, наполовину по русскому вкусу. На скамейках и столах лежали кавказские ковры; такие же ковры висели на бревенчатых некрашеных стенах комнаты, что придавало ей уютный вид; тахт и мутак по стенам не было, и все сидели на неудобных высоких скамьях.

Царевна Елена сидела молча посредине стола, грустно потупившись, и с тоскливым чувством на сердце слушала длинный рассказ грузина, приехавшего ночью. Он говорил о разгроме Тифлиса, о бегстве престарелого царя Теймураза к зятю и о смерти мужа царевны Елены.

Несколько раз поднимался со скамьи и говорил старый князь Джавахов; ему возражал почтенный князь Орбелиани, и еще несколько почтенных грузинских послов вставляли свои слова и выражали свои мнения; а царевна словно изваяние продолжала молча сидеть у стола. Да и что могла она сказать? Разве не много раз слыхала она в эти годы, еще живя в Кахетии, о том, что в 1650 году приезжал в Грузию посланный русского царя, боярин Никита Толочанов, что он принес ее свекру Теймуразу в дар от Алексея Михайловича соболей, что Теймураз бил челом и сказал посланному: «Прежде присылали ко мне по двадцати тысяч ефимков, а теперь мне с тобою не прислано?» Знала она и ответ посла: «Потому тебе денег не прислано, что про тебя великому государю было неведомо, где ты обретаешься после своего разорения, как разорил тебя, по шаховому приказу, тифлисский хан; а как только твоя правда и служба объявятся великому государю, то тебя и больше прежнего царское величество пожалует».