Константин Масальский - Регенство Бирона. Осада Углича. Русский Икар (сборник)

– Смотри-ка, смотри! Кажется, выплывает! – закричал один из гостей.

Все стали всматриваться, но увидели на воде только расходившийся круг от всплывшей и встрепенувшейся рыбы.

Емельяна при этом восклицании обдало холодом, а Филимон почувствовал, как лицо его вспыхнуло жаром от радости. Однако по мере того, как круг на воде расходился и исчезал, слабел страх одного и радость другого.

Наконец зрители потеряли терпение.

– Да что ж, долго ли еще ждать? – начали роптать некоторые. – Скоро уже и солнце закатится, а как смеркаться станет, так и оставаться здесь будет неприятно.

– А почему же это? – спросил Филимон.

– Да разве ты не знаешь, что в этом озере водяные водятся? – объяснил пономарь.

– Водяные? И что, много их?

– Да уж порядочно.

– Ну тогда я не удивляюсь, что мой кораблик не всплывает. Как же ему и всплыть, если его на дне водяной держит!

– Да уж похоже на то! – заметил один из гостей вполголоса, с заметным страхом поглядывая на озеро. – Действительно ли мне показалось или только померещилось – не знаю! Только видел я, что над твоим корабликом, когда он стал погружаться в воду, воробей пролетел – не воробей даже, а что-то черное с крылышками. И вроде как оно из воды выскочило да и село на кораблик.

– Нечего ждать: водяной-то, видно, уже в кораблике поселился – наше место свято! – заявил Филимон. – Лучше нам от греха подальше убраться!

Все встревожились, кроме Емельяна, и, крестясь, заспешили прочь от озера.

– Теперь по рукам, что ли, Савва Потапыч? – спросил пономаря шепотом нетерпеливый Емельян.

– Дай подумать, Емельян Архипыч, да ведь и у дочки еще надо спросить: по нраву ты ей или нет? Кажется, такого жениха, как ты, она не забракует.

– Что, что? Какого жениха? – закричал Филимон, который незаметно к ним приблизился и вслушивался в разговор. – Разве честные люди отбивают чужих невест? А где же твое слово, Савва Потапыч? Не дав слова, крепись, а дав, держись! Это нечестно!

– Да что ты к нему напрасно пристаешь! Савва Потапыч не давал тебе слова, – сказал Емельян запальчиво.

– Не с тобой говорят! – сердито возразил Филимон. – Смотри, Савва Потапыч, не пожалей! Я сделаю другое суденышко, ударю челом царю и своего тестя выведу в люди!

– Да чем ты выведешь? – воскликнул Емельян – У царя-то много своих корабликов, этим его не удивишь. Я сам не хуже тебя своего тестя в люди выведу.

– Полно, пустая голова! Где тебе со мной тягаться! – завопил Филимон. – Не слушай его, Савва Потапыч!

– Да уж раз на то пошло, – продолжал Емельян, разгорячаясь, – так я такое диво выдумаю, что вся Москва ахнет, а батюшка царь меня за выдумку пожалует. Будешь у меня как раз дьячком в дворцовой церкви, Савва Потапыч, раз уж тебе так хочется. По рукам, что ли? Отдаешь за меня Анну Савишну?

– Не бывать этому! Не слушай его, Савва Потапыч. Лучше меня держись.

Пономарь, приведенный их спором в недоумение, поглядывал то на одного, то на другого и не мог слова вымолвить, а все только с мыслями собирался. Оба жениха казались ему одинаково достойными. Обещания обоих достать ему место дьячка в дворцовой церкви сильно разбередило его честолюбие и вскружило голову.

– Хватит вам спорить, ребята! – сказал он наконец. – Вы меня совсем с толку сбили! Да и куда мы зашли – Господи, Твоя воля! Не леший ли нас морочит! Все мои гости идут к избе, а мы в сторону, в поле зашагали. Истинно, головы на плечах нет!

– Кому же ты даешь слово? – продолжал Емельян. – Со мной, что ли, по рукам?

– Эй, держись меня, Савва Потапыч! Не слушай этого краснобая: обманет!

– Ах ты, Господи, ну что за напасть! – воскликнул пономарь. – Дайте мне подумать! Вас и сам царь Соломон не рассудит. Ну вот вам последнее мое слово: тот мне будет зять, кто диковинку придумает да царя-батюшку ублажит.

– Ладно, по рукам! – воскликнули Емельян и Филимон.

– По рукам! – повторил пономарь, подав прежде руку одному, а потом другому.

Оба жениха схватили под руки будущего тестя и потащили к избе, где его уже давно поджидали гости. На лице пономаря ясно проступили усталость и растерянность, и он, влекомый женихами, забыл даже напомнить своим нареченным зятьям, что он хромой и ему трудно идти так быстро. «Дворцовая церковь! Два жениха! Что за напасть!» – пробормотал он про себя и вошел в избу.

Емельян, возвратясь с отцом в деревню, не спал целую ночь. Они вместе ломали голову: какое бы чудо придумать, чтобы обратить на себя внимание царя? Наконец, на рассвете, пришла ему мысль. Он так ей обрадовался, что вскочил с лавки, на которой лежал, и тотчас же начал снаряжать свою лошадь, собираясь ехать в Москву. Простясь с отцом, он отправился в дорогу и прибыл через несколько дней в столицу.

– Не знаешь ли, земляк, – спросил он первого попавшегося ему навстречу прохожего, – где сейчас царь-батюшка? В Кремле?

– А зачем тебе это знать? – спросил прохожий, взглянув на него недоверчиво.

– Да надо мне ему поклониться.

– Три дня назад, двадцать восьмого апреля, царь отплыл на судах по Москве-реке в поход под Азов на турецкого султана.

– Вот горе-то какое!

– Да подай ты свою челобитную в приказ. Теперь при царе Петре Алексеиче и суд и расправа в приказах идут по-другому.

– Нельзя, земляк, у меня дело не такое.

– Ну так придется тебе подождать, пока царь из похода не вернется. Ты, видно, недавно в Москву приехал?

– Да только вот сейчас с заставы.

– Приехал бы дня на три раньше, так увидел бы, как царь с Преображенским, Семеновским да пятью стрелецкими полками рассаживался по судам у Каменного Всесвятского моста. Было на что посмотреть! Лишь только суда поплыли вниз по Москве-реке, на небе появилось облако и грянул гром, а с судов стреляли из пушек да из мушкетов. Старые люди говорят, что гром к добру… Однако заговорился я тут с тобой. Пора мне идти. Прощай, любезный!

Прохожий удалился, а Емельян, вздохнув, поехал на постоялый двор, оставил там свою лошадь и пошел на Красную площадь.

– Караул! – закричал он. – Караул! Слово и дело!

Мгновенно собралась вокруг него толпа народа.

– Что ты горланишь? – спросил его грозным голосом протиснувшийся сквозь толпу человек в сером кафтане и с длинной рогатиной в руке.

– А тебе-то что за дело? – ответил Емельян.

– Как что за дело! – заметил один из собравшихся. – Разве ты не видишь, что это Алеша? [11] Простой народ дал это прозвище избранным в 1695 году людям из боярских холопов, которые были обязаны вместо стрельцов тушить пожары и содержать караулы в Москве. Дай ему алтын или ступай в приказ.

– Проходи своей дорогой, – грозно прикрикнул блюститель общественного порядка. – А ты, голубчик, иди со мной в приказ.

– Пойдем. Мне как раз это и нужно.