Эдуард Гранстрем - Два героя

— За твое здоровье, товарищ! — воскликнул он, поднимая кубок.  — Выговаривай же лозунг, чтобы мы могли говорить откровенно о дорогой донне.

— Итак… донна Луиза! — начал Рамузио нерешительно.

— Браво! Но этого мало. На свете есть много Луиз! Луизой зовут также смуглую принцессу, супругу Альварадо. Дальше, дальше… скажи фамилию?

— Донна Луиза — первая красавица во всей Севилье! Дочь врача Костанеды! — воскликнул с живостью Рамузио.

— Верно! Не слаб ли этот пульке? — заметил Виллафана.

Рамузио выпил полную чашу и спросил:

— Любит ли она еще меня?

Виллафана хитро усмехнулся и, постукивая своими тонкими пальцами по столу, сказал:

— Теперь отец согласен на ваш брак. Горе дочери тронуло наконец его сердце. За здоровье будущей супруги Рамузио! — воскликнул он, чокаясь с молодым воином.

— Правда ли это? — спросил Рамузио, осушая чашу.

— Отец ее не без основания переменил свое мнение,  — пояснил Виллафана.  — Педро Рамузио разбогател в одну ночь. Но к этой радостной вести я должен прибавить и печальную. Твой брат умер, и ты теперь единственный наследник всего его имущества и двадцати тысяч пиастров.

Рамузио остолбенел от изумления, и его мутный взгляд оживился мгновенно.

— Бедный брат! Он теперь находится перед престолом Всевышнего! — произнес он наконец, склонив голову на руку.

— Ну за твое здоровье, товарищ! — воскликнул Виллафана, заставляя Рамузио снова осушить чашу.  — Гм, что же мы теперь будем делать? Останемся ли здесь или поедем на родину, где нас ждет счастье и довольство?

— О, если бы у меня были крылья, чтобы перелететь через океан! — воскликнул Рамузио.  — Испания в тысячу раз прекраснее Нового Света!

— В особенности когда там есть деньги! — прибавил Виллафана.  — За твое здоровье, товарищ!

Но Рамузио не мог уже больше пить. В последние дни ему пришлось совершить с Сандавалем утомительные переходы по горам для спешного присоединения к Кортесу, а затем в бурную ночь участвовать в приступе на теокалли. Он был сильно изнурен и под влиянием радостных вестей и крепкой пульке, которым его усердно угощал Виллафана, стал бормотать несвязные слова, а затем, склонив голову на стол, заснул крепким сном.

Виллафана продолжал сидеть против него, не спуская с него глаз.

У дверей стояли двое слуг-индейцев и с пренебрежением смотрели на пьяного победителя и Виллафану, выражение лица которого напоминало хищную птицу. Хотя индейцы не поняли ни слова из всего разговора, но по выражению лица ясно видели, что сердце белого человека было исполнено лжи и обмана.

На другое утро Рамузио проснулся с тяжелой головой. Сначала он не мог сообразить, где он находится. Но мало-помалу он стал припоминать события вчерашнего дня. Донна Луиза… его брат умер… он наследник двадцати тысяч пиастров и отцовского имения… Не сон ли это? Нет… то была действительность. Но от кого узнал он это? Как звали того человека с ястребиным носом?… Виллафана! Но он никогда не слышал этого имени в Севилье. Может быть, это было бесовское наваждение? Но ведь Севилья велика.

Он осмотрелся. Виллафаны не было. Он вышел из дома. Слуги-индейцы указали ему, что Виллафана пошел в теокалли. Он направился туда и пришел как раз в то время, когда трубач трубил сбор — Кортес хотел сделать смотр войск.

Вскоре Рамузио стоял в строю на дворе храма, он не слышал воодушевленной речи, с которой полководец обратился к войску. Слава, победа, покорение целого царства, золото… Ах, все эти слова, приводившие других в восторг, были для Рамузио пустым звуком. Его взор блуждал в синеве далекого горизонта, у моря, за которым находилась Испания, мысли его перенеслись в отцовский дом, откуда его незаслуженно изгнали, ему слышалось пение соловья, он видел себя подле нее в усеянных розами садах Севильи. Чудный сон юности вновь проносился перед его глазами, а счастье, которое, казалось, навсегда оставило его, снова ожидало его там, в Испании. Теперь ему уже не нужно вести жизнь странствующего рыцаря.

Смотр кончился, и солдаты стали расходиться.

В это время Рамузио услышал, как один из них говорил другому: «Кортесу следовало бы оставить один корабль и отправить на нем в Испанию всех трусов и недовольных, они только лишний балласт в войске!»

— Что ты говоришь? — спросил Рамузио в смущении.  — Куда же девались все корабли?

— Что ты спал в строю, что ли? — спросил его солдат.  — Все корабли до последнего будут разоружены.

— Тиран! — процедил сквозь зубы Рамузио и бросился вон из двора храма.

— Тиран! — повторил его товарищ Ларенцано.  — Ого, Рамузио, это сильно сказано! Ты, кажется, тоже принадлежишь к той язве, которую так охотно хотят сбыть из лагеря. Хорошо! Я буду следить за тобой! Тиран!.. Так нельзя говорить о Кортесе. Ведь это пахнет мятежом!

Виллафана сидел у себя дома, он был уверен, что Рамузио после смотра придет к нему, и не ошибся. Рамузио вбежал к нему в комнату в сильном волнении.

— Это подло! — вскричал он, бросая на стол свой шлем и отирая пот с лица.  — Он разоружает все корабли! Товарищ, меня заставляют остаться здесь, а сердце мое всецело в Севилье!

Виллафана затаил свою радость и окинул его ледяным, презрительным взглядом.

— Севи-и-илье? — произнес он протяжно.  — Товарищ, мы должны вывести все на чистую воду. Ты вчера слишком много выпил. Знаешь ли ты, о чем мы вчера говорили?

— О да! — с живостью возразил Рамузио.  — Ты привез мне весть с родины: мой брат умер, и я наследник, донна Луиза моя! Повтори все и скажи, что все это правда?

— Совершенная правда. Я прибыл сюда отыскивать наследника одного состояния, которое равняется по меньшей мере двадцати тысячам червонцев!

— О господи! Ты говоришь червонцев, а не пиастров! — воскликнул Рамузио, всплеснув руками.

— Я могу дать клятву,  — сказал Виллафана спокойным голосом.  — Но что ты все там говоришь о своем брате, о Севилье… я тебя не понимаю, ведь наш родной город Аранда!

— Наш родной город? — спросил Рамузио, отступая в изумлении.

— Ну да, ведь ты родился в Аранде?

Рамузио побледнел.

— Ты ошибаешься, я родом из Севильи,  — произнес он упавшим голосом.

— Потому-то я вчера и не мог тебя понять,  — продолжал Виллафана.  — Все, что ты рассказывал мне, совсем не подходило к тому наследнику, которого я разыскиваю. Еще один вопрос: одни называют тебя здесь Рамузио, другие — Авила. Как же тебя зовут?

— Педро Рамузио!

— Не Авила? — произнес Виллафана с притворным изумлением.  — Это странно, товарищ. Какое обманчивое сходство!

— Ты, значит, ищешь Авилу? — спросил Рамузио дрожащим голосом.

— Прости, товарищ, то была ошибка, недоразумение, но если бы я тебя привел в Аранду как настоящего наследника, весь свет поверил бы мне, что я нашел настоящего Авилу!