Эдуард Гранстрем - Два героя

— Ты не знаешь его, Торрибио? — произнес Кортес, насмешливо улыбнувшись.  — В таком случае донна Марина обвиняет тебя — ты вор и соучастник брата Рамузио!

— Это неправда! Это ложь! — воскликнул Торрибио.  — Я призываю Бога и всех святых в свидетели! Вы, начальник, должны представить доказательства, прежде чем судить меня.

— Это мы знаем! — возразил Кортес.  — Но так как здесь у нас не достает многих свидетелей, то мы и прибегаем к Богу и всем святым, которых ты только что призывал в свидетели, и вызываем тебя на суд Божий, Торрибио. Предоставим Ему решить дело. Ты должен пройти испытание горячей водой!

Торрибио содрогнулся. Кортес кивнул своим солдатам, и те принесли большой котел с водой. Посреди площади развели костер и поставили на него котел.

Самыми обыкновенными испытаниями на суде Божьем считались: испытание горячей водой или раскаленным железом и поединок. Испытание заключалось в том, что обвиняемый должен был из котла с кипящей водой достать голой рукой брошенный туда камень или кольцо. По окончании испытания руку завязывали, налагали на нее печати и затем вскрывали на третий день: если рука носила на себе следы ожогов, обвиняемого признавали виновным.

— Сведите его в часовню,  — приказал Кортес нескольким солдатам, указывая на Торрибио,  — патер Ольмедо приготовит его к Божьему суду.

В то время как уводили Торрибио, Кортес приказал принести из дома какой-то пакет, вместе с тем он велел Рамузио удалиться в дом и ждать, пока его позовут.

Полчаса спустя Торрибио вернулся в сопровождении патера Ольмедо. Лицо последнего было грустно.

— Он готов подвергнуться испытанию горячей водой,  — сказал патер Кортесу.  — Я исчерпал все свои силы, чтобы вразумить его, что не должно испытывать Бога. Я говорил ему, что тот, кто добровольно сознается в своей вине, может ожидать снисхождения от суда! Но он уверяет, что невиновен!

— В таком случае пусть решает суд Божий,  — сказал Кортес.  — Но прежде ты, Торрибио, по старому обычаю должен переменить одежду. Для этой цели я выбрал для тебя особый наряд. Но скажи мне сначала, был ли ты в Севилье в тот день, когда у отца Рамузио совершилась кража?

— Нет,  — возразил Торрибио,  — клянусь в этом Богом и всеми святыми!

— Вы слышали, что он ответил? — спросил Кортес, нахмурив брови.  — Я всех вас призываю в свидетели!

Он сделал знак солдату, и тот вскрыл пакет.

Торрибио побледнел.

Его переодели нищим, надели даже другие сапоги, а к подбородку прицепили поддельную седую бороду.

Когда переодевание кончилось, Кортес велел позвать Рамузио.

— Вот так, Торрибио,  — сказал он,  — в этом знакомом тебе наряде ты пройдешь испытание горячей водой. Со дна котла ты должен достать монету. Подойди к Рамузио и попроси, чтобы он дал ее тебе. Подойди, я приказываю тебе!

Торрибио медлил, он заметил, что в левом сапоге был вбит гвоздь, вследствие чего он должен был прихрамывать на левую ногу. Однако он преодолел боль и подошел к Рамузио.

Рамузио взялся за кошелек, чтобы подать мнимому нищему монету, но, взглянув ему в лицо, он в изумлении отступил назад.

— Клянусь Богом! — воскликнул он.  — Ты тот самый нищий, которого я встретил в тот день перед домом отца!

Торрибио приготовился к такому восклицанию.

— Клянусь жизнью, Рамузио,  — сказал он с лицемерной гордостью,  — я никогда не просил милостыни!

Он взял монету из рук Рамузио и вступил в круг воинов, окружавших котел.

— Твоя жертва узнала тебя, Торрибио,  — сказал Кортес серьезно.  — Неужели ты не сознаешься и хочешь искушать Бога?

Но даже это серьезное увещание полководца не поколебало Торрибио. Он клялся в своей невиновности и отрицал свое участие в покушении на жизнь Авилы.

Кортес прервал его речь и приказал патеру Ольмедо приступить к Божьему суду.

Последний произнес над котлом несколько молитв, затем велел снять его с огня и поставить на землю. Взяв из рук Торрибио монету, он бросил ее в воду.

Несколько воинов засучили рукав обвиняемого.

После минутного колебания Торрибио с быстротой молнии опустил руку в котел, но монета выскользнула у него между пальцами, и он вынужден был, закусив губы, вторично опустить руку в кипяток. Лишь громкий вздох выдал испытываемую им нестерпимую боль. Но он счастливо достал монету и подал ее патеру Ольмедо.

Согласно предписанию, руку его завернули и запечатали. На третий день свидетели Божьего суда обязаны были собраться на том же месте.

Затем Кортес объявил, что Виллафана успел уничтожить список заговорщиков и не выдал никого из своих соучастников и что признания его относились только к покушению на убийство Авилы.

Кортес прекрасно знал все подробности заговора и всех участников его, потому что Лоренцано передавал ему все, что происходило среди заговорщиков. И самый список уничтожил не Виллафана, а сам Кортес.

Полководец готовился к кровопролитным битвам с ацтеками и не хотел излишними казнями ослаблять свои силы и потому довольствовался наказанием зачинщика, оставив остальных в уверенности, что ему неизвестны участники заговора. Лишь один был известен как соучастник Виллафаны, и все с нетерпением ожидали результаты Божьего суда.

Между тем полководцы Кортеса были заняты другим вопросом.

Донна Марина рассказала в присутствии Сандоваля и Авилы желание Рамузио отправиться в Цольтепек и выменять там себя на Антонио Юста.

— Однако он честный малый,  — заметил Сандоваль Авиле.  — Я ошибся в нем! Ведь такое подозрение хоть кому отравит жизнь! Я тоже не перенес бы такого обвинения!

— Но я особенно обязан ему,  — заметил Авила,  — если б он согласился сыграть мою роль, то отряд судостроителей без церемонии зарезал бы меня.

— Как ты думаешь, Авила, не можем ли мы добыть ему этого свидетеля?

— Прекрасная мысль! — воскликнул Авила.  — Мы можем в одну ночь добраться до Цольтепекского храма и до восхода солнца освободить испанцев, а затем тотчас вернемся к Кортесу!

— Я тоже думаю, что мы успеем! — заметил Сандоваль.

— Прекрасно! Таким образом мы приведем к Божьему суду еще одного свидетеля!

— Пойдем к Кортесу; он должен отпустить нас!

— Идем, идем!

Удалые смельчаки уговорили-таки Кортеса отпустить их с горстью добровольцев на это сумасбродное предприятие.

В другую минуту Кортес отказал бы им наотрез, но в это печальное время необходимо было поднять дух войска примером какого-либо отважного подвига.

— Я знаю цольтепекский храм как свои пять пальцев! — говорил Сандоваль.

— А я знаю все дороги через Сьерру! — прибавил Авила.  — Впрочем, ацтеки не привыкли сражаться ночью. Мы вернемся назад целы и невредимы.