Илья Куликов - Дружина окаянного князя [исходный файл книги, сращенный с фрагментом ЛитРес, недоформатированный]

– Что скажешь, боярин? – спросил у Тальца князь Святополк.

– Вон, у Ульяна спроси. Я про этот карман только сейчас узнал, княже, – отозвался боярин Талец, – сам не пойму, откуда он взялся. Словно пришил кто-то!

– А ты замучил травника? Тебя видели.

– Так ведь жизнь свою спасал. Кто ж знал, что он духом слаб. Я ему один глаз выдавил, чтобы он, страшась ослепнуть, правду говорил, а он только подначивать меня стал. Мол, не знаю, кто тебя потравить хочет, боярин. Да визжал только.

– То есть ты его умертвил!

– Чтобы выведать, кто на жизнь мою посягнул!

– А яд пришили к твоей шубе?

– Верно, княже!

– Вяжите его! Прав Елович – он и Путшу отравил, и княгиню умертвить собирался. Всё ради своего властолюбия и корысти.

– Ах, старый лис! Провёл-таки! Княже, да не виновен я ни в чём. Всё это дело рук Еловича. Он всегда нечестен был! Я, княже, тебе предан!

– Ты, Талец, будешь лишён всего, что имеешь, и дети твои будут лишены. Только в память о твоих заслугах сохраню им жизнь. А тебе придётся испить тот яд, что ты в шубе для моих ближних готовил.

Талец плюнул на землю и крикнул.

– А что, княже, коли подыхать, то разве есть разница, как? Вот когда там, – боярин Талец указал на землю, – встретимся, то я тебе глотку перегрызу. Давай свой яд – испью то, что нашли у меня. Ты мне его в мёд прикажи вылить – хоть умру со вкусом мёда на губах!

– Так пей! Коли там не яд, то я прощения у тебя просить буду.

Талец взял флакончик, повертел его и посмотрел на свет.

– Первый раз его вижу. Ну, как говорится, пью за твоё здравие, княже, – сказал боярин Талец и разом выпил весь флакон, а после поморщился.

– Горько, запить бы медком.

Святополк внимательно смотрел на боярина, а тот, улыбнувшись, стал надевать свою шубу, но вдруг схватился руками за живот, повалился в лужу и стал кашлять.

– А… Ел… – попытался что-то сказать боярин Талец. Святополк смотрел, как в предсмертных судорогах бьётся его ближник.

– Всё, пора ехать в поход, – сказал князь, – прав Елович – старый конь, как говорится, в бою не подведёт, хоть и быстро не поскачет. Споймал всё же убивца Путши. И впрямь волк в овечьей шкуре. Только не в овечьей, а в медвежьей.

Глава 20

Многочисленное новгородское воинство расположилось лагерем невдалеке от Любеча. Ярослав вместе с воеводами находился в своём шатре.

– Ночи холодные, а скоро и снег устелет всю землю, – задумчиво сказал князь.

– Холод ещё и реку скуёт, вот увидишь. Перейдём по ней как посуху, – ответил воевода Будый.

Ярослав задумчиво посмотрел на воевод, которые даже не сняли с голов меховые шапки.

– Много людей заболело? – спросил князь.

Будый и остальные находившиеся в шатре военачальники, включая посадника Новгородского Коснятина, стали отводить глаза.

Ответ князь Ярослав знал и сам. Каждый день всё больше и больше людей начинали хворать. Основной проблемой был холод. Люди замерзали у костров и голодали, так как провизию на такое воинство доставлять было очень сложно.

На другой стороне Днепра встало киевское воинство, которое было куда более малочисленным.

– Если переправиться сегодня, – спросил князь Ярослав у воевод, – то сможем ли мы ударить неожиданно для киевлян?

Воевода Будый отрицательно покачал головой.

– Они только этого и ждут, княже, чтобы, когда мы решим переправиться, запрудить Днепр нашими телами. Мы будем терять за одного киевлянина по сотне новгородцев.

– Конунг, – проговорил Эймунд, предводитель варягов, – если я дерзну переправиться на другой берег чуть выше по течению и зайду киевлянам в крыло, то у тебя тоже будет возможность ударить.

– Не получится, Эймунд, – возразил Будый, – киевляне следят за рекой. Разъезды их повсюду. Есть хуже новости: к Святополку идёт пять тысяч печенегов. По всей видимости, он нанял их для борьбы с тобой. Когда печенеги присоединятся к его воинству, то силы киевлян смогут не только обороняться, но и, переправившись на нашу сторону, начать тревожить наше воинство.

Князь Ярослав встал со своего места и медленно, глотая боль, заковылял к выходу из шатра. За ним последовали все остальные. На улице князь вдохнул полной грудью холодный воздух.

– Днём то дождь, то дождь со снегом, ночью мороз, – проговорил князь, – а люди спят на земле. Шатров у нас почти нет, лишь у дружины.

– Холод сделает их отчаянней, – себе под нос пробурчал Будый, – в бою согреются, как только искупаются. Здесь, как говорится, сказать нечего. Боги, в смысле Бог, природе говорит, какой быть погоде. Люди тут не в силах что-то изменить.

– Если мы не перейдём реку, то люди начнут разбегаться. Уже есть те, кто домой собрался? – спросил князь Ярослав.

– Есть, – неохотно отозвался воевода Медведко, муж ещё не старый, почти ровесник Ярослава. Судя по всему, когда его нарекли этим именем, то уже тогда он был богатырём недюжей силы.

– Много?

– Пока нет. Но вот что я, князь, у такого вот человека нашёл. Он ведь сбежать решил, а перед этим по карманам у товарищей прошёлся, во всяком случае, так говорил. Вот, смотри.

Медведко протянул Ярославу серебряную монету. Тот, взяв её, повертел в руках, а затем вернул воеводе. За воровство надо виру собирать или, быть может, даже руку рубить.

Будый отвернулся. Он с ужасом представил, что его бывший воспитанник сейчас снова начнёт свою песню о том, что надобно законы по всей Руси ввести, и окончательно опозорит его. Не княжеское это дело о законах речь вести. Со стыда сдохнешь с таким вот воспитанником.

– Надо наказывать воров. Наказывать, не разбирая, какого они рода. Всякий должен иметь право убить ночного татя на воровстве, но коли уж продержали до утра, то надо судить его, ибо убиение связанного тоже есть преступление, – гневно проговорил князь Ярослав.

– Так это-то понятно, князь. Мы его убили, правда, на рассвете. Словно нутром почуял я, что тебе не понравится, если его днём убивать будут. Так сказать, ночью брал – ночью и пал. Я о другом. Серебряник этот очень похож на монету твоего отца Владимира, только вот смотри, не такая она, – сказал Медведко, – узор на ней иной.

Ярослав взял из рук Медведко серебряник и вновь поднёс его к глазам, при этом не выдержав и опершись рукой на стоящего рядом Будого.

– Это не узор, Медведко. Это надпись. Написано, что это Петрос и это его серебро. Петрос – христианское имя Святополка. Он стал свою монету чеканить. Видимо, монет отца у него нет, а платить ему надо.

– Ну-ка, ну-ка, дай сюда монету, – сказал Будый, беря из рук Ярослава серебряник, – так получается, что Свято-полк кому-то из наших людей серебром платит? Так! А тот, кто её украл, эту монету, ну, в общем, этот трус сможет сказать, у кого он её добыл?

Медведко от души рассмеялся, качая головой – мол, оттуда ещё никто не возвращался.