Михаил Шевердин - Тени пустыни

Сколько времени Гулям стоял, вжавшись всем телом в деревянную нишу, он не помнит. Блеснули в последний раз сабли, заскрежетали цепи, пахнуло в лицо запахом глины и крови, пробежал фанатик с ребенком, у которого на лбу зияла рана от удара чем — то острым, промелькнули алые пятна на белых одеждах, и серо — желтое облако пыли поглотило шествие.

Несколько минут стоял, держась за стенку, Гулям. У него подкашивались ноги, кружилась голова. Он поймал себя на том, что ему хочется орать «Шах Хусейн!» и бить себя в грудь. Все вдруг поплыло перед глазами… «Вам дурно! Пейте!» Тонкий голосок прозвучал над его головой, и девичья рука опустила глиняный кувшинчик.

Ледяная вода привела Гуляма в себя. Точно во сне прошелестел шепот: «Какой красивый!» — и нежный смех. Он вернул кувшинчик и, пробормотав: «Благодеяние твое не забудется», побрел прочь…

Как он попал к английскому консульству, Гулям не помнит.

Шум многотысячного шахсей — вахсея еще гудел в его мозгу. Еще холодная дрожь нет — нет и пробегала по спине, а Гулям уже мысленно назвал свой разговор с господином английским консулом тоже шахсей — вахсеем, только более неприятным.

Ребенок с рассеченным лбом и кровью, заливавшей его черные глазки, стоял перед глазами Гуляма, и он долго не мог понять, что произносит тонкогубый, безжизненный рот человека с грушей вместо головы. Толстые, бульдожьи щеки его шевелились совсем как у того водоноса, который вопил: «Хусейн хочет пить!» Горько усмехнувшись, Гулям повторил: «Шахсей — вахсей!»

Конечно, консул не понял восклицания Гуляма и только вздернул кожу на лбу, где у человека по законам природы должны расти брови и где у Анко Хамбера шевелились только несколько медно — красных волосков. Он смотрел внимательно на запыленного, безмерно усталого пуштуна, и губы его шевельнулись в чуть приметной улыбочке. Улыбка могла сойти и за сочувственную и за ироническую, смотря по желанию и настроению собеседника. Но Гулям безмерно устал. Отчаяние охватило его, и он меньше всего был настроен разбираться в характере улыбок. Да и разговор шел в таком тоне, что тут было не до улыбок и вежливостей. Первые же слова Гуляма вывели Анко Хамбера из равновесия, и голос его даже сорвался в крик:

— Все, что вы, ваше превосходительство, говорите, несовместимо… да — да… несовместимо с принципами… высокими принципами!.. Я не могу допустить… здесь, в стенах… британских стенах! Вы… вы не смеете даже подозревать меня… нас… Во всех странах первой заботой английского джентльмена и дипломата является забота о благе и процветании местного населения, где бы ни развевался британский флаг… И всем это хорошо известно. Он развевается во имя благородства, высокой морали и справедливости…

Грушеподобная голова консула блестела… Возвышенные чувства так и мерцали. Но Гулям не стерпел и, хоть дал себе слово не дразнить и не раздражать эту английскую лису, резко бросил:

— Мы, афганцы, не терпим двоедушия… Мы, простые, честные люди, не верим вам, торгашам, неверным на слово, коварным в поступках… Я не верю ни одному вашему слову. Я знаю, вы, англичане, перед всем миром стараетесь представить афганцев дикарями и убийцами, а сами…

Благородное негодование отразилось на лице Анко Хамбера. Он встал, развел во всю ширину стола руки — а они оказались у него удивительно длинными — и поклонился. Весь вид его говорил: «Я разговаривал с вами как с человеком, а вы…»

Но Гулям сразу понял, что все высокомерие, вся самоуверенность, вся наглость, все сознание своей силы почему — то не позволяют Анко Хамберу просто вышвырнуть его, Гуляма, за дверь без всяких разговоров. Одного — единственного оскорбления из сотен высказанных им во всеуслышание в этом чопорном кабинете этому чопорному, самонадеянному господину было более чем достаточно.

— Вот вы, несдержанный в выражениях господин Гулям, — сказал Анко Хамбер, — вы отзываетесь о нас, англичанах… так… Не удивляюсь. Люди Востока вообще лишены свойственного европейцам чувства справедливости… А мы, англичане, самые справедливые из народов мира, а потому и… предназначены править миром.

— Господа и рабы. Англичане — господа, афганцы — рабы. Так вы все думаете. Не огонь справедливости горит в вас, а огонь жадности. Колониальной жадности.

И все же Гулям не мог понять, почему Анко Хамбер терпит его и продолжает разговаривать с ним…

Поморщившись, консул сказал:

— Дело не в жадности. Если мы видим, что народ не способен воспринимать культуру, нам делается понятно, что он не годится ни на что, кроме… кроме подчинения…

Без всякого перехода Гулям спросил:

— Где госпожа Настя — ханум? Где моя жена? Я требую…

— Наше консульство не осведомлено… Консульский устав предусматривает вполне определенные функции…

— Я же знаю, что вы увезли ее…

— Вы лишены чувства реальности. Здесь британское консульство, а не разбойничий притон…

С полным отсутствием логики Гулям вдруг понял, почему Анко Хамбер не обрывает разговор, не выдворяет его из своего кабинета. Анко Хамберу он, Гуляем, нужен, очень нужен. И Анко Хамбер знает, прекрасно знает, где Настя — ханум. Анко Хамбер только прикидывает сейчас в уме, сколько стоит эта тайна и как продать ее Гуляму повыгоднее. Вот почему господин консул отложил в сторону свою спесь и забыл о самолюбии… Забыл?.. Нет, не забыл, а лишь отложил в сторонку, до более удобного времени. И Гулям отлично знал цену этой тайны. Анко Хамбер назвал ему ее еще в Баге Багу, и сейчас Анко Хамбер не отступил ни на йоту. Вот почему так просто Гулям попал в здание консульства. Вот почему господин Анко Хамбер с такой готовностью, без всяких там дипломатических проволочек, принял его у себя в кабинете, вот почему он выслушивает от пуштуна всякие обидные слова.

Но прежде чем приступить к делу, Анко Хамбер, очевидно, решил свести с Гулямом кое — какие счеты, поиграть с ним в кошки — мышки. Он никогда бы не сказал ему, Гуляму, то, что он сказал, если бы перед собой не видел человека, подавленного, опустошенного горем. Кроме того, очевидно, на всякий случай за портьерой стоял кто — то, не то лакей, не то сотрудник консульства. Гулям не столько увидел его, сколько почувствовал его присутствие.

Анко Хамбер побагровел и сказал презрительно:

— Величайший писатель мира Киплинг… Редиард Киплинг (вы, конечно, его читали, когда учились в Оксфорде) говорил: «Афганец вовсе не заслуживает доверия. Доверяйте проститутке сначала, змее потом и афганцу после всех…»

Он сделал паузу, наслаждаясь впечатлением, произведенным этой цитатой. Анко Хамбер как бы говорил: прочь церемонии, карты на стол, поторгуемся. Мы видим друг друга насквозь.

— Господин Гулям, обратите внимание… Я все еще разговариваю с вами… — продолжал он, — а я мог бы и не разговаривать. Вы, афганцы, враги. Вы остаетесь упорными заговорщиками, вероломнейшими, безжалостными врагами… Но британское консульство интересует реальность. Эта реальность…