Михаил Шевердин - Тени пустыни

И Анко Хамбер заговорил о вещах гораздо более практичных. Британии надо создать в Персии условия, которые позволили бы ей вновь установить свой военный, административный контроль. Англия вложила в Персию сорок два миллиона фунтов стерлингов, из них тридцать пять миллионов в нефть. За десятилетие английские вкладчики получили с Персии чистой прибыли шестьдесят миллионов. Такими суммами не бросаются. Реза — шах чересчур задрал нос. Он боится большевиков, но поддерживает с ними отношения, потому что он хотел бы избавиться и от английской опеки. Надо испортить эти отношения. Советы лезут в Персию со своей мануфактурой, керосином, резиновыми изделиями. Советы торгуют на выгодных условиях. Газета «Асри Хадид» пишет: «Каждый кран, заплаченный за русские товары, приносит равноценную пользу экспорту страны». Да, большевики вырывают у нас барыши. Недопустимо! Реза — шах сделается послушным, если у него будут неприятности с племенами. Союз южных племен, организованный Англией еще десять лет назад, — крупная неприятность для Реза — шаха. Компания «Южной нефти» снова ведет переговоры с племенными вождями о концессиях на месторождения. Бахтиары, кашкайцы, луры почуяли запах нефти, запах золота. А Музаффар лурский шейх, властный вождь. Он опасен Реза — шаху. Не дай бог, Музаффар снюхается, а может быть, уже снюхался с большевиками. Британская империя вынуждена одна сдерживать натиск большевизма на Востоке. Старое российское пугало на границе Индии после революции сменилось более утонченной, более серьезной опасностью. Все знают, что проделывает большевистская пропаганда в Афганистане, Индии, Китае. Это стратегическая проблема, больно затрагивающая каждого англосакса. Недопустимо, чтобы какой — то шейх Музаффар, из никому не известного племени кухгелуйе, путал карты…

Клайндор вынул свою трубку изо рта и проговорил:

— Вы сами только что сказали, что Музаффар в оппозиции к шахиншахскому правительству, и я не вижу, почему бы не иметь с ним дела…

Слова Клайндора привели господина консула в состояние полной ажитации. Наконец этот торгаш разоткровенничается и скажет, что у него за дела с этим проклятым шейхом. Но трубка водворилась на место в бульдожьей челюсти коммерсанта, и Анко Хамберу пришлось продолжать самому:

— Да, мы поддерживаем оппозицию… до известных пределов. Мусульманский коран — сильнейшее орудие в руках опытного политика. Снимите путы Корана, подорвите веру в ислам, и такие, как Музаффар, сразу пойдут в большевики… Вот почему британское правительство благосклонно к таким воинственным панисламистским изданиям, выходящим у нас в Лондоне, как «Ислам ревью», «Муслим стандарт»…

— Сложно, путано… И почему это мешает торговать с шейхом Музаффаром?

— Чем? Смотря чем…

Трубка Клайндора сердито запыхтела.

— Разве то, что у нас делается, достойно именоваться политикой? У нас из — под носа вырывают жирные куски. Кто такой Поланд? Американец. Что делает в Персии Поланд? Возглавляет Управление строительства Трансперсидской железной дороги… Южный участок строительства кому отдал Поланд? Американским компаниям. А южный участок проходит через земли луров.

— Не вижу связи. Не пойму, чем можно торговать в таких обстоятельствах с шейхом — большевиком…

— Чем угодно. Наше лондонское Сити важно ерзает своим толстым задом до первой колючки. А вы знаете, почему я, наша фирма успешно торгуем в Персии уже не первое десятилетие? Да потому, что моей фирме плевать на убеждения и взгляды наших клиентов…

В комнату вошла миссис Клайндор с кофейником.

— Дорогой, — сказала она томно, — вы помянули тут имя Музаффар. Это не тот шейх с гепардами?

— Какие гепарды? — не выдержал Анко Хамбер. Он с трудом прятал свое раздражение. Этот Клайндор опять ушел от прямого ответа.

Миссис Клайндор любезно не заметила резкого тона гостя и проворковала:

— Мери и Ирен очень хотят увезти домой гепардов.

— Гепардов? Каких гепардов? — ошалело повторил вопрос Анко Хамбер и побагровел.

— Ах, вы не знаете. Это такие пребольшущие кошки на длинных ногах, и бегают они, как собаки, и преданны, как собаки. Такие огромные, с дога величиной… Все в пятнышках… Мы осенью возвращаемся в метрополию. Джемс отходит от дел, и мы поселяемся в домике, знаете, в таком зеленом садике. Это в графстве Эссекс. Мери и Ирен считают, что самое оригинальное — это привезти в Англию парочку гепардов.

— Но, простите, я не усматриваю связи шейха с гепардами.

— Но… гепарды… Шейх Музаффар — охотник. У него замечательные охотничьи гепарды… Шейх так любезен, что обещал привезти из пустыни двух гепардовых щенков… Не правда ли, очень милый шейх…

У Зуфара иронический склад ума. Кто бы мог подумать? Он всегда с виду такой спокойный, серьезный. Зуфар еще очень молод, а в молодые годы относишься ко всему серьезно. Он ужасно иронически относился к каждому своему поступку. Он высмеивал сам себя.

Зуфар смеялся и сейчас, хоть ему совсем не хотелось смеяться. Мало смешного, когда сидишь в темном, сыром подземелье хотя и великолепного дворца. В рот Зуфару словно насыпали перцу с горящими углями пополам. Было и жгуче, и холодно, и горько, и приторно, а в глазах переливались шелка всех немыслимых расцветок, в ушах стучал барабан и ревели карнаи, как недавно на свадьбе его друга и товарища — кочегара парохода «Самарканд» с Аму — Дарьи. Короче говоря, Зуфар никак не мог прийти в себя. Он не мог шевельнуться, и ему на память приходил молодой джигит из хивинской сказки, которую давным — давно рассказывала ему бабушка Шахр Бану. Помнится, сказочный джигит полез не в свое дело, и его отколотили так, что ему стало жгуче жарко и холодно, горько и приторно…

Сказки бабушки… А ведь, наверно, Шахр Бану сидит, как всегда, у очага и думает о нем. Какой он простофиля! Почти ступил на родную землю, совсем было выбрался из «плена капиталистического мира». Он уже видел себя у родного порога. Шахр Бану, сурово поджав губы, гладила его уже по плечу — и вдруг.

…Он не успел даже ничего сообразить, не успел даже ответить на удар.

Он подбежал к автомобилю и открыл дверцу с возгласом:

«Бегите!» В то же мгновение оттуда выскочил человек и ударил его в лицо. Какие — то люди навалились из темноты.

Тогда — то в его глазах засверкали всеми расцветками шелка.

А потом, спустя какое — то время, придя в себя, он мог размышлять сколько угодно о бессмысленности своего поступка, наслаждаться вкусом перца во рту и ощущать жар раскаленных углей.