Михаил Шевердин - Тени пустыни

— Что с тобой, друг? — недоумевал Ашот.

А его самого вежливо, но решительно теснил к двери Хужаев.

— Говорю вам — шашлыка нет… Понимаете русский язык, товарищ Арзуманян… шашлыка нет…

Дверь захлопнулась за спиной друзей, и они очутились на ярком солнце. Ашот, зажмурившись, стоял несколько мгновений неподвижно, собираясь с мыслями.

Сардар Овез Гельды! Жестокий, подлый… Его отлично знали все от Аму — Дарьи до Каспия… Чуть ли не единственный туркмен, которого сумели вовлечь в лоно православной церкви в конце прошлого века миссионеры из Петербурга. Его нарекли Николаем, дали паспорт на фамилию Котова, увешали грудь царскими медалями. Отщепенец, он жил близ Ашхабада всеми презираемый в своей одинокой юрте. Никто знаться с ним не желал. А в 1918–м, в страшный год английской интервенции в Закаспии, он вынырнул вдруг из неизвестности под старым именем Овеза Гельды и сделался очень нужным, очень полезным самому командующему английским оккупационным корпусом генералу Маллесону. И тут всем сделалось ясно, что Николай Котов, он же Овез Гельды, служил не только в царской охранке, но и в британской разведке, что он двоил. При англичанах Овез Гельды ходил в карателях и расстреливал, а когда англичан выгнали, ушел на север за железную дорогу разбойничать в пески Каракумы. Кто его не знал в Хорезмском оазисе! Разве не проливали в каждой семье слез по убитому отцу или сыну, по уведенной в пустыню жене или дочери? И разве сам Ашот мог забыть?.. От одного вида рябой физиономии Овеза Гельды у него засаднили старые шрамы на руках и спине. Свирепо тогда овезгельдыевские молодчики скрутили его колючим волосяным арканом. Долго на его лице не заживала кожа, после того как его волочили по песку и колючке. Долго каждый раз, начиная бриться, он поминал крепким словцом сардара Овеза Гельды. Ашот был молод и красив и, между нами говоря, любил свою молодость и красоту. И он, наверное, гораздо спокойнее перенес бы свое приключение, гораздо меньше ненавидел бы свирепого Овеза Гельды, если бы не царапины и ссадины, которые так долго пришлось залечивать и которых он так стеснялся. Он тогда ходил в женихах и ужасно боялся, что Лиза его разлюбит. Слишком уж шипы колючки исполосовали физиономию.

Молодость!

Ашот Арзуманян не был героем. Он и не считал себя героем. Он имел мирную специальность зоотехника и, попав прямо со школьной скамьи в пустыню к скотоводам, меньше всего думал о подвигах. Он мечтал написать ученый труд о гельминтах, — есть такой паразит овец. Джунаидовские калтаманы внушали ему страх. Да и кто их не боялся? Хивинцы говорили о Джунаиде с не меньшим ужасом, чем о кровавом Тамерлане. Но столетия прошли с той поры, как Тамерлан разрушил и распахал под ячмень цветущую столицу Хорезма Ургенч, а всего десятилетие отделяло от погрома Хивы бандитскими шайками Джунаида.

Нести зоотехнические знания в пустыню, а не сражаться с калтаманами Овеза Гельды хотел Ашот. Но Ашот имел задиристый характер. С горячностью молодого петуха он лез в драку. Он не переносил, когда обижали слабого. Жители пустыни полюбили горячего армянина, и их любовь спасла его. Однажды он приехал на далекие колодцы в тот момент, когда Овез Гельды учинял жестокую расправу над скотоводами из рода бендесен. Бендесенцы не желали платить налоги какому — то чемберленовскому наймиту Джунаид — хану. Хватит! Есть у них своя советская власть, и они хотят жить спокойно. «Ладно, сказал Овез Гельды, — клянусь, я покажу вам спокойную жизнь!» Впервые тогда Ашот видел пролитую человеческую кровь. Ашот не мог позволить, чтобы истязали женщин и детей. С тоненькой плеткой кинулся он на обвешанного маузерами Овеза Гельды. Ничьей жизни, конечно, Ашот не спас. Но его безрассудство поразило страшного сардара. Он подарил ему жизнь и приказал лечить своего любимого коня.

— Вылечишь — отпущу, не вылечишь — разрублю пополам. Одну половину отдам собакам, другую шакалам.

В банде нашлись калтаманы из пастухов, которые отлично знали лошадиного доктора Ашота Арзуманяна. Тайком увели они его в барханы, посадили на коня и отпустили на волю ветров. Овез Гельды забил тревогу, послали погоню. Ашота поймали и волокли на аркане по песку и колючке. Но любимый конь Овеза Гельды выздоровел, и Ашота отпустили.

И вот Овез Гельды в Хазараспе. Овез Гельды изволит кушать шашлык в шашлычной пустобреха Тюлегена Поэта. С бандитом Овезом Гельды дружески беседует работник органов Хужаев! Было над чем поломать голову…

Мысли увели Ашота далеко… Наконец он очнулся.

— М — да, штурман, — проговорил он в раздумье. — Видал Овеза Гельды? Не кажется ли тебе?..

Но Зуфара около шашлычной уже не оказалось. Он быстро шагал вдали по улочке, не разбирая дороги. Пыль облачком двигалась за ним.

Догнать его Ашот сумел только у самого базара.

— Ты видел этого бандюка, Овеза Гельды?

— Вам, Ашот, я вижу, понравилось тогда в гостях у него? А?

— Чего ты болтаешь?

— Тогда… На колодцах! Какое гостеприимство! Какое угощение! Какие шелковые ковры!

— Брось, штурман… Что делает здесь Овез Гельды, бандюк?

— Восстал из мертвых! Выплыл со дна реки!

И он в двух словах рассказал Ашоту все, что случилось на реке.

— Что ж поделать? Дерьмо плавает, дерьмо не тонет, — заключил Зуфар. — Как он вылез, не знаю! Но вы слышали Хужаева? Что говорил Хужаев? Овез Гельды, кровавый Овез Гельды прощен, амнистирован! Назначен охранять колхозы! О! Но хуже другое! Вы видели? Там, в шашлычной, сидел не один Овез Гельды. — Зуфар даже остановился от осенившей его догадки. — Так… Понимаю… Пшеницу, джугару Овез Гельды скупает… Его молодцы ездят по аулам и селениям. А здесь у них совещание… Вот оно что. Они готовят что — то. Вы Бикешева видели? А еще Сафара — кули из Кунграда?

— Бикешева? Понятия не имею!

— Бикешев — каторжник. Мангышлакский бий. Зарезал двух инспекторов финотдела… в прошлом году. У него тридцать тысяч баранов… А Сафар — кули из Кунграда — известный басмач. Все знают его… Они снюхались неспроста… И явились к Тюлегену не за шашлыком…

— Значит… — испугался Ашот. — Но тогда не пойму, а Хужаев? Что делает в шашлычной Хужаев?

— Снаружи — блеск лицемерия, внутри — ржавчина… Где ваша лошадь?

— Ее Хайдар отвел в конюшню Тюлегена.

— Подождите меня…

Зуфар ушел, но он не заставил себя долго ждать и скоро галопом прискакал на лошади Ашота.

— Около конюшни полно овезгельдыевских молодчиков и каких — то казахов. Сидят насупившись. Друг на друга глядят вот так… За ножи держатся… Меня не заметили. — Он не без хвастовства усмехнулся. — Из — под носа увел коня… Я кызылкумский…

— Ты думаешь, Овез Гельды нас… за нами…

— Готов отрезать себе большой палец. Овез Гельды — шайтан. Он за мной и под землю полезет теперь. И за вами тоже. Вы слишком много видели… Гоните в Новый Ургенч… Скажите все этому новому… товарищу Петру: Хужаеву верить нельзя… А я пойду в Ташсака. Там все свои, речники.