Михаил Шевердин - Тени пустыни

Кто она? Англичанка? Немка? Какое ему дело… Вчера он вел себя опрометчиво. Сейчас он будет умнее. Он приниженно забормотал:

— Да буду я вашей жертвой, госпожа! Что вам до этого ребенка?

— Оставьте девочку у меня! — повелительно сказала женщина. — Мне сказали, вы не отец ребенка. Вы не имеете права распоряжаться. Я приехала специально за девочкой.

Дервиш остановился. И это было ошибкой с его стороны.

Никогда не поступай так, как говорит женщина.

— Я поднял ребенка из пыли и тлена, — тихо и вежливо проговорил он. Девочка принадлежит мне по праву находки.

Зачем только он ответил женщине! Он допустил вторую ошибку: не вступай в пререкания с женщиной, если ты не хочешь уронить своего достоинства мужчины.

И потом — проклятие! — опять он забыл, где он и в каком он положении! Муравей, барахтающийся на донышке скользкого таза!

О боже!

Нагнув голову в золотистой каракулевой шапке, чтобы не стукнуться о брезентовый верх, из автомобиля вышел вчерашний вельможа, с которым у него едва не дошло до скандала. И все из — за ребенка, из — за козявки, червячка.

«Я пропал», — подумал почти вслух дервиш.

И тем не менее какая — то сила толкнула его. Он неторопливо подошел к даме и так же неторопливо протянул руки, чтобы забрать девочку из ее рук. Векиль угрожающе шагнул вперед:

— Ты осмелился коснуться платья моей жены?

— Отойди! — резко сказал дервиш. Из — под насупившихся густых бровей его зло смотрели потемневшие глаза. — Отойди! Я тебя не знаю! — И добавил: — Не знаю тебя, господин власти.

Дама пожала плечами:

— Вы бесчеловечны!

Дервиш иронически поклонился:

— В детском приюте Исфеддина мое дитя не проживет и недели. Знаю я. Конечно, вы хотите отвезти девочку в приют.

— Мы решили, — и дама прикусила губу.

— У девочки теперь есть отец и мать.

— Да — да! — крикнула Гульсун. — А ты не лезь, мадам… Посмотри на себя. Персиянку корчишь из себя. Захотела ворона павой ходить, да разучилась и по — вороньему прыгать.

— Молчи, жена, она не посмеет взять ребенка.

Дервиш говорил спокойно, медленно, очень медленно, но вдруг на его лице сквозь бронзу загара проступила бледность. В ворота с топотом въехали четыре вооруженных всадника.

И не надо было быть догадливым, чтобы понять, кто были эти всадники и зачем они появились. За стремя одного из них, одетого в форму офицера персидской жандармерии, держался рукой почтенный родитель красавицы Гульсун, владелец и хозяин постоялого двора старый Басир. Он был весь в пыли. Лицо его лоснилось от пота. Видно, всю дорогу он бежал. Последним въехал во двор на чудесном коне, судя по одежде, араб. Он кутался в шелковый бурнус, лоб ему перетягивал узкий черный в клетку шнурок — агал.

В какое — то мгновение Сулейман заслонил и оттеснил дервиша за столб в тень, а сам выступил вперед и, уперев руки в бока, мрачно глядел на всадников.

— Кто здесь женщина по имени Гульсун? — выкрикнул офицер, подняв высоко в руке лист бумаги.

— Я! — выступила вперед молодая женщина. — Эй ты, мешок с дерьмом! Ты вовремя приехал. Караул! Ты сидишь точно шах и смотришь спокойно, как отнимают у матери ребенка! Караул!

— Чего кричишь ты, мужичка! Будь почтительна с господами.

Жандарм мгновенно оценил обстановку и, спешившись, с вежливейшими поклонами зашагал к автомобилю.

— Не все делаются важными господами, как вот этот бандит с большой дороги. Он думает, что ему все руку должны целовать. Один царь, другой раб. Держи его! — взвизгнула Гульсун, потому что тем временем векиль решительно помог жене с ребенком подняться в машину. Заревел мотор.

Но Гульсун на то и была простой степнячкой, чтобы не разбираться в том, что вежливо и что невежливо. Она с визгом вскочила на подножку и вырвала бесцеремонно ребенка из рук дамы. Шофер резко повернулся на сиденье и ударил Гульсун. Выругался жандарм. Все кричали. По двору бежали люди…

Прижимая к груди девочку, Гульсун соскочила с подножки. Автомобиль загудел и, разгоняя людей, выехал со двора караван — сарая. Красный, потный жандарм поглядел на араба, взиравшего с любопытством на происходящее, и крикнул:

— Кто муж этой крикливой потаскухи?

— Я… я муж сигэ Гульсун.

В наступившем внезапном молчании старческий голос проскрипел так странно, что цветноглазый дервиш вздрогнул. Скрытый деревянным столбом от взглядов людей, толпившихся во дворе, он лихорадочно изучал всадников, все еще стоявших у ворот, и особенно араба.

Когда жандарм задал вопрос: «Кто муж Гульсун?», дервиш невольно сделал шаг вперед, но Сулейман помешал ему.

— Я муж, — говорил, шамкая беззубым ртом, маленький хилый старичок, с низко надвинутой на лоб бязевой чалмой. — Она моя сигэ, она по договору, написанному у казия, моя сигэ. Если скверную бабу в кувшине воском запечатать, и там она свои скверные делишки будет творить. И пусть она идет домой сейчас же и разожжет очаг…

Гульсун показала ему язык.

— Убирайся, слизняк! Срок нашего брака уже прошел. Ты получил развод. Теперь я для тебя — что спина твоей матери… Не подходи.

В трясущейся руке старца запрыгала суковатая палка, нацеленная в голову Гульсун. Но лучше бы он и не пытался ударить молодую женщину. Произошло такое, что и видавшие виды фарраши рты разинули.

Визжа и плюясь, молодая женщина вцепилась одной рукой в бороду мужа, а другой принялась колотить его по чему попало.

— Вот тебе! Получай!

Старик с трудом вырвался из рук рассерженной красавицы. Он прижался к коню одного из фаррашей и, хлюпая носом, пытался повязать голову распустившейся совсем чалмой. И тут все увидели, что вместо ушей у него белые ужасные шрамы.

— Ох, — хрипел он. — Не буду, не буду… Иди сейчас же, Гульсун, домой… Проклятие! Разве, женясь временно на Гульсун, я не уплатил Басиру за материнское молоко два тумана, еще туман на случай развода?! Разве я не дал еще за нее зеркало, и лампу русскую со стеклом, и расшитые туфли?.. Ай — ай! Эй, Басир, прикажи своей дочери — потаскухе идти домой… А сладости, а ситцевые шаровары, которые я ей подарил… Я из — за скверной девки разорился… Иди домой, сучка…

Гульсун не успела и рта открыть, как жандармский офицер с рычанием «Взять его!» ударом нагайки сбил старикашку с ног. Мгновенно фарраши свалились со своих лошадей и, набросившись на него, скрутили ему руки за спиной. А он все кричал: «А мешочек хны, а расшитый платок!..» Но вопли оборвались криком. Ему воткнули кляп из тряпки в рот. Пока тащили обмякшее, неподвижное его тело к лошади, офицер сложил ладони рупором:

— Именем шаха! — прокричал он. — Разойдитесь и займитесь своими делами.

Но жандармский крик не устрашил Гульсун. Она все так же визгливо вопила:

— Что такое! Детей похищают! Кругом бандиты! Людей хватают, караул! Где мы живем?