Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 1.

– Ничего не поделаешь, – Соломон добродушно пожал плечами. – Хотя очень жаль, – он ободряюще улыбнулся Элспет, готовой вот-вот разрыдаться, – быть может, на следующий год. Впрочем, если Гарри нельзя уехать, быть может, ваш отец согласится составить нам компанию?

Произнесено это было столь естественно, что я не сразу уяснил смысл, но как только до меня дошло, потребовались большие усилия, чтобы сдержать грубый ответ. «Ах ты у-ок, – думаю, – так вот что ты затеял: выждал, пока старина Флэши сойдет с дистанции, и с невинным видом предлагаешь план, как увезти мою жену за тридевять земель, где ты сможешь без труда увиваться вокруг нее?» Все было ясно, как день: все мои дремлющие подозрения насчет этого поганого черномазого ожили в один миг, но я помалкивал, наблюдая, как Элспет смотрит на меня через стол. И, черт побери, во взгляде ее читались колебания.

– Но… но без Гарри это не будет весело, – проговорила она, и если был миг, когда я любил эту девчонку, то именно тогда. – Я не знаю… а что папа скажет?

Папа, по видимости, занятый поглощением своего пудинга, не пропустил ни слова, можете быть уверены, но в то же время ничего не сказал, пока Соломон излагал свое предложение.

– Припоминаете, сэр, мы обсуждали возможность того, что вы составите мне компанию в путешествии на Восток, с целью лично ознакомиться с перспективами расширения дел, – распространялся дон, но Моррисон оборвал его в своем очаровательном стиле:

– Вы обсуждали, не я, – говорит тесть, чавкая бланманже. – У меня и тут делов по горло, не хватает еще в моем-то возрасте шляться по Китаям, – он взмахнул ложкой. – К тому ж муж с женой должны быть всегда вместе – эк плохо было, когда Гарри уехал в Индию, оставив мою милую крошку с разбитым сердцем. – Раздался звук, который все приняли за сентиментальный всхлип, но я решил, что это в рот тестя отправилась очередная порция бланманже. – Не-не, мне нужна более веская причина, чтоб тащиться в такую даль.

И он ее получил. До сих пор я не до конца уверен, что это подстроено Соломоном, но готов побиться об заклад: без него не обошлось. На следующее утро старый хрыч опять почувствовал себя плохо – не знаю, способно ли переедание бланманже вызвать нервический приступ, но к вечеру тесть уже стенал в кровати, трясясь от лихорадки, и Соломон настоял на приезде из Лондона своего медикуса – обросшего бакенбардами субъекта с приставкой к имени и такими обволакивающе важными манерами, что мог бы зарабатывать в Мэйфере тысяч по пять в год. Он серьезно посмотрел на больного, скорчившегося под одеялами, словно крыса в норе, со своими затерявшимися на морщинистом лице глазами-бусинками, и мрачно шмыгнул носом.

– Переутомление, – объявляет костодав, закончив обследование и выслушав нытье Моррисона. – Система совершенно изношена, вот и все. Физического нездоровья нет и в помине: внутренне, дорогой мой сэр, вы так же крепки, как и я. Ну, надеюсь, что я могу сравниться с вами, ха-ха! – Его улыбка была чинной, как у епископа. – Но механизм, даже не нуждающийся в починке, требует отдыха – продолжительного отдыха.

– Это серьезно, док? – пискнул Моррисон. Внутренне, быть может, он был и в порядке, зато внешне напоминал картину «Умирающий Яков I».

– Разумеется, нет, если вы сами себя не доведете, – заявляет магистр припарок, качая головой в суровом восхищении. – Вы, флагманы коммерции, приносите в жертву свое здоровье, работая на благо своей семьи, страны и всего человечества. Но, дорогой мой сэр, бесконечно так продолжаться не может. У каждого есть предел – и вы достигли своего.

– А может, плеснете какой баланды из своей там шаланды? – прохрипел флагман коммерции, и когда его просьбу перевели на английский, медикус покачал головой.

– Я могу выписать рецепт, – говорит он, но никакое лекарство не заменит вам… ну, нескольких месяцев на озерах в Италии, скажем, или на французском побережье. Тепло, солнце, отдых – полный покой в приятной компании – вот ваша «шаланда», сэр. И если вы не последуете моему совету, я снимаю с себя ответственность за последствия.

Вот и все. В один миг я скумекал, чем все кончится. Соломон напомнил, что не далее как вчера предлагал подобное путешествие, и эскулап тут же согласился, что плавание подходит просто идеально. Сопротивление Моррисона было сломлено мольбами Элспет и строгими увещеваниями профессора пилюль – все, как по нотам, хоть бери да играй. Потом все обернулись ко мне, но я сказал «нет».

Последовала болезненная сцена с глазу на глаз между Элспет и мной. Я говорил, что если старому Моррисону угодно поплавать с доном Соломоном, то скатертью дорожка. Она отвечала, что немыслимо отпустить дорогого папу без ее присмотра: это-де ее святой долг – принять щедрое предложение дона и отправиться вместе со старым козлом. Я настаивал на необходимости оставаться в армии, и что без меня ей будет одиноко. «Почему, ах, почему ты все-таки не можешь поехать? Зачем нам эта армия, у нас достаточно денег», – ну и далее в том же духе. Я стою на своем, добавляя, что со стороны Соломона было безумием рассчитывать на мое согласие отпустить ее одну; она же разразилась слезами, заявив, что я просто ревную, причем не столько к ней, сколько к богатству и благородному происхождению дона. Не имея-де ни того ни другого, я из зависти лишаю ее маленького удовольствия; да и как может произойти нечто непристойное, если она поедет в сопровождении своего драгоценного батюшки, которого я, кстати, своим отказом до срока отправляю в могилу.

Я оставил ее рыдать, а когда позже Соломон стал пытать меня, заявил, что военный долг делает мой отъезд невозможным, а расставания с Элспет я не вынесу. Он вздохнул, но заявил, что слишком хорошо понимает меня. Будучи на моем месте, говорит дон с подкупающей искренностью, он поступил бы так же. На миг мне подумалось, не оклеветал ли я его: как правило, я сужу людей по себе и, кстати, редко ошибаюсь, но время от времени встречаются на свете порядочные и бескорыстные люди. Я собственными глазами видел нескольких.

Старый Моррисон, кстати сказать, не проронил ни слова; ему, конечно, не составило бы труда принудить меня, но будучи истинным пресвитерианином-лицемером, он мог обчистить до нитки сироту, но твердо стоял на том, что жена беспрекословно должна подчиняться мужу, и не вмешивался в наши с Элспет споры. Так что я незыблемо говорил «нет», и Элспет дулась до тех пор, пока не пришло время примеривать новую шляпку.

Так миновало несколько дней, в течение которых я играл в крикет за Минна, разбив несколько калиток своими кручеными и совершив несколько пробежек (не слишком много, всего восемнадцать за один иннинг, что весьма порадовало меня, и снова перехватил мяч Пилча: одной рукой, очень низкий, в момент, когда Пилч хотел отрезать Минна, и мне пришлось распластаться во весь рост). Пилч клялся, что вышел бамп [789], но его не было – уж вам-то я бы признался. Элспет тем временем купалась в восхищении окружающих и весело проводила время, Соломон вел себя, как несравненный хозяин и кавалер, старый Моррисон восседал на террасе, ворча и читая молитвы вперемежку с биржевыми индексами, Джуди же прогуливалась с Элспет, бросая злобные взгляды, но не говоря ничего.