Розмэри Сатклифф - Алый знак воина. Орел Девятого легиона

Ее слова болезненно отозвались в сердце Дрэма, пробудив воспоминания. Он вдруг как бы впервые увидел ее, охваченный острым сочувствием, как было уже один раз когда–то, но только сейчас он ощущал все сильнее и острее, потому что в его жизни был этот год и он знал, что значит быть изгоем. Блай, не то служанка, не то дочь в их доме. Блай — бесприданница. У нее не было ни скота, ни особой красоты, которая могла бы привлечь молодого воина.

В первую минуту это была только жалость, но вдруг Дрэм понял, что они с Блай неразделимы, будто две половинки, и никто, ни одна девушка, не может стать ему ближе, чем Блай, потому что Блай знала и понимала все так, как знал и понимал он.

— Там еще прыгали через костер, когда я ушел, — сказал он и, не дожидаясь ответа, добавил: — Вортрикс прыгал с Рун, дочерью Гуитно Поющее Копье; пламя было высоким, но никого из них не подпалило. Значит, у них будет много сыновей.

Блай не сводила с него глаз и по–прежнему молчала.

Он напряг мышцы ног, чтобы встать.

— Огонь хорошо горит. Если загородить его, ничего с ним не случится. Блай, может, там еще костер не погас. Если мы прямо сейчас пойдем, мы еще успеем.

Блай смотрела на него, и личико ее в черном мареве волос было еще бледнее и уже, чем обычно.

— Ты, выходит, добрый, — сказала она полуудивленно. — Раньше ты не был таким добрым.

Он в бешенстве вскочил и прыжком бросился к двери. Белошей, как всегда, за ним. Потом он остановился и, обернувшись, поглядел на Блай. Она продолжала сидеть возле очага, снова живого от огня. До него вдруг что–то дошло. Он неожиданно понял, почему Блай не хотела смотреть на него все эти прошедшие луны. Она безотказно все для него делала, но при этом молчала. Все случилось гораздо раньше, до того, как он начал поправляться. Она перестала смотреть в его сторону после той последней стрижки овец. В его памяти четко встала горькая сцена во время стрижки и лицо Блай, мертвенно–бледное, с невидящими глазами. Такие глаза были у нее однажды, когда приходил бронзовых дел мастер со своим магическим кинжалом.

Он испугался, что понял слишком поздно. И, как всегда у него в таких случаях, страх вызвал приступ злости.

— Ах, я не добрый! — крикнул он, будто отшвырнул словами что–то внутри, как отшвыривают назойливую осу Он повернулся и опять кинулся к двери, затем снова остановился на пороге. — Ну так что, ты идешь? Или мне идти одному? Там, на Холме Собраний, сегодня достаточно девушек

И вдруг он увидел каким бешеным гневом вспыхнули ее глаза, будто злость его высекла в них ярость, как камень высек огонь в сердце серого кинжала.

— Кто мешает тебе выбрать девушку и прыгать с ней через костер, мой юный золотой бог?!

Злость Дрэма мгновенно испарилась. Он покачал головой.

— Мне они не нужны, Блай, — сказал он.

Она долго смотрела на него ясными, лучистыми глазами. Дрэм снова испугался, что она откажется. Но она улыбнулась и, все так же молча, стала укрывать огонь, чтобы его можно было оставить ненадолго без присмотра. Закончив, она легко вскочила на ноги и подошла к Дрэму.

Он взял ее руку в свою, и они, пригнувшись, шагнули за порог и утонули в лунном свете, в порывах весеннего ветра. С громким смехом они побежали навстречу Кострам Белтина, а по пятам за ними несся Белошей.

От Фоссвея на запад, в сторону Иски Думнониев, пошла обыкновенная британская дорога с колеей: слегка расширенная, кое–как вымощенная, в самых разъезженных местах схваченная бревнами, но в остальном мало изменившаяся с прежних пор; она вилась между холмами, уходила вглубь, вторгаясь в дикие, необжитые края.

Дорога была оживленной, кто только ни ступал по ней на ее веку: торговцы верхом на лошадях, везшие в дорожных вьюках бронзовое оружие и необработанный желтый янтарь; сельские жители, перегонявшие из деревни в деревню косматых коров или тощих свиней; изредка — группы рыжеволосых варваров с дальнего запада; даже бродячие арфисты и знахари, лечащие глазные болезни, а то и легконогий охотник в сопровождении громадных овчарок; время от времени появлялся фургон, доставлявший продовольствие римским гарнизонам. Всех перевидала дорога, в том числе и римские когорты, перед которыми расступались все остальные путешествующие.

Сегодня по дороге двигалась вспомогательная когорта в нагрудниках из кожи; она шла мерным легионерским шагом, позволяющим делать по двадцать миль в день от Иски Силуров до Иски Думнониев: новый гарнизон спешил на смену старому. Они шагали вперед, и дорога то выходила на гать, лежавшую между сырым болотом и пустынным горизонтом, то ныряла в густой лес, где местные жители охотились на кабанов, а то выводила на открытое нагорье, где гулял ветер и росли дрок да колючий кустарник. Так, ни разу не сбившись с шага, без единого привала, шла маршем центурия за центурией; солнце освещало знамя, которое несли впереди, а позади тучей клубилась поднятая пыль, окутывая вьючный обоз.

Колонну возглавлял старший центурион, командир когорты; гордость, светившаяся на его лице, говорила о том, что он командует когортой впервые. А гордиться, как он решил давно и бесповоротно, было чем: шесть сотен светловолосых великанов, набранных из племен Верхней Галлии, от природы наделенных азартом барса, в результате долгой муштры превратились в лучшую, по его мнению, вспомогательную когорту, какую когда–либо придавали Второму легиону. Когорту присоединили совсем недавно, солдаты еще не имели случая проявить себя в бою, на древке знамени не было еще никаких знаков почестей — ни позолоченного лаврового венка, ни венца победителя. Почести еще предстояло завоевать — и не исключено, что именно под его командованием.

Командир являл собой полную противоположность солдатам: римлянин до кончиков ногтей, сухощавый, мускулистый, смуглый в отличие от ширококостных и светлокожих легионеров. В его оливково–смуглом лице не было ни одной мягкой черты, оно было бы резким и суровым, если бы не насмешливые морщинки вокруг глаз и у рта. Между прямыми черными бровями виднелся маленький выпуклый шрам — знак того, что он выдержал испытание и достиг ступени Ворона Митры [4] Митра — индо–иранское божество света, солнца. Культ Митры в начале новой эры проник в Римскую империю, особенно он привился среди военных. Вступление в общину сопровождалось тяжелыми испытаниями, обрядами; посвященные проходили несколько ступеней. — здесь и далее примечание переводчика. .

Еще год назад центурион Марк Флавий Аквила и отношения не имел к легионам да легионерам. Первые десять лет он тихо прожил вместе с матерью в родовом поместье недалеко от Клузия [5] Клузий — римский город. , пока отец его нес службу в Иудее, в Египте и здесь, в Британии. Они с матерью собирались уже ехать к отцу сюда, но незадолго до поездки в Британии взбунтовались северные племена, и легион его отца, Девятый Испанский — отправился усмирять их… да так и не вернулся назад.