Розмэри Сатклифф - Алый знак воина. Орел Девятого легиона

Впрочем, Плацид тут же оправился от смущения и принял обычный, слегка высокомерный вид.

— Что значит служить под началом легата, который умеет ценить своих младших командиров, — процедил он. — Мой дорогой Марк, я поздравляю тебя… — Неожиданно глаза его расширились, и вкрадчивый ленивый тон сменился живой интонацией: — Roma Dea! Волк!

Марк молниеносно обернулся: в дверях, ведущих с галереи, стоял пятнистый зверь, большая косматая голова была настороженно поднята, глаза с недоверием обращены на незнакомцев, чей чужой запах остановил его на пороге.

— Волчок! — позвал Марк. — Волчок!

И пятнистый зверь прыжком кинулся ему на грудь. Он ласкался, в груди у него что–то клокотало, как в горшке на огне. Бока у него ходили ходуном, он совсем забегался, разыскивая хозяина, и сейчас неистово просил прощения за то, что потерял его. Марк обхватил ладонями громадную голову и потер большими пальцами впадины за ушами.

— Все–таки вернулся, братец, вернулся!

— Волк, самый настоящий, а ведет себя, точно щенок! — недоверчиво и с некоторой брезгливостью произнес Плацид.

— Кажется, мы оказались свидетелями воссоединения. Мы определенно попали сюда в добрый час, — заметил легат.

Марк высвободился из объятий Волчка.

— Воссоединение… да, пожалуй, это именно то слово, — сказал он.

И тут Волчок сделал то, чего никогда еще не делал. Он уткнулся опущенной головой в колени Марка и застыл. Так стоит иногда собака, когда она кому–то всецело доверяет. Волк стоял с довольным видом в той единственной позе, в которой он был абсолютно беспомощен, полностью во власти хозяина.

И пока он стоял, медленно виляя хвостом, Марк достал из–за пазухи ошейник с бронзовыми бляхами и, наклонившись, застегнул его на шее волка.

— И давно он у тебя? — Плацид с пробудившимся интересом наблюдал, как молодой волк с силой встряхнулся и, высунув язык и полузакрыв глаза, сел и привалился к ноге хозяина.

— Я получил его больше года назад, совсем маленьким. — Марк погладил подергивающееся ухо Волчка.

— В таком случае, если не ошибаюсь, я видел, как его забрали из логова после того, как убили волчицу. Его взял татуированный варвар, он хвалился тем, что он — личный раб Марка Аквилы. Теперь вспоминаю.

— Ты не ошибаешься, — спокойно проговорил Марк. — Татуированный варвар рассказал мне про это.

К счастью, в дверях показался Стефанос, и дядя Аквила забрал у легата его пустой кубок.

— Вам, наверное, хочется смыть дорожную пыль, — сказал он. — Хотя мы и живем на краю света, но вода в ванне у нас такая же горячая, как в Риме. Рабы будут ждать в ваших покоях, так ведь, Стефанос? Ну, вот. Встретимся за обедом.

Гости помылись и переоделись, и все четверо снова сошлись вместе в столовой — небольшом, типа ниши, помещении, примыкавшем к атрию. Столовая отличалась такой же аскетичностью, что и остальные комнаты в доме. На беленых стенах никаких украшений, кроме бронзового кавалерийского щита на перекрещенных копьях; четыре ложа вокруг стола покрыты превосходно выделанными оленьими шкурами вместо обычных вышитых и стеганых накидок. Блюда, которые в обычные дни подавали Марку с дядей, в простоте не уступали обстановке. Но сегодня, ради праздника, Сасстикка постаралась угостить собравшихся достойным случая обедом.

Для Марка, благодаря возвращению Волчка, все вокруг казалось праздничным, начиная с самой комнаты, наполненной мягким желтым светом ламп на пальмовом масле, стоящих на столе. Будущее и поиски средств к существованию могли немного обождать. Он чувствовал приятную усталость после долгих часов, проведенных на воздухе; он принял холодную ванну и надел вместо грубошерстной тунику из белой мягкой шерсти. Он готов был даже заключить перемирие с Плацидом, поскольку Эска, узнав о его приезде, только посмеялся.

Главная часть обеда была уже позади. Дядя Аквила вторично совершил возлияние домашним богам, чьи маленькие бронзовые фигурки вместе с солонками стояли по углам стола. Эска и прочие рабы покинули комнату. Мягкий рассеянный свет масляных ламп окутывал стол мерцающей дымкой, отчего красноватые самосские вазы поблескивали, как коралловые, а сморщенные прошлогодние яблоки превратились в плоды Гесперид [22] Геспериды (греч.) жили в саду, где росла охраняемая ими яблоня, приносившая золотые яблоки. . Свет играл на рифленом изгибе стеклянной чаши, зажигая язычок алого пламени в глубине приземистой фляги с фалернским вином, и непостижимым образом делал значительными лица тех, кто возлежал за столом, опершись на левый локоть.

Все это время беседу вели исключительно двое старших, они вспоминали былое: стычки на границе, пограничные стоянки, друзей и врагов, — а Марк и Плацид лишь изредка вставляли слово или обменивались короткими репликами, — перемирие им удавалось соблюдать неплохо, но по большей части они обедали молча.

Наконец, добавив в кубок с фалернским воды, дядя Аквила спросил:

— Клавдий, сколько лет прошло с тех пор, как ты ушел из Десятого?

— В августе будет восемнадцать.

— Клянусь Юпитером! — Дядя Аквила задумался, а потом неожиданно бросил возмущенный взгляд на старого друга: — Восемнадцать лет прошло с тех пор, как мы с тобой сидели последний раз за одним столом, и ты, прожив почти три года в Британии, даже попытки не сделал повидаться со мной!

— Ты тоже. — Клавдий Иеронимиан взял себе медовый коржик, испеченный Сасстиккой, и пришлепнул сверху горсть изюма. Потом поднял голову, и на его экзотичном лице появилась мимолетная, но выразительная улыбка. — Разве не всегда так бывает, когда связываешь жизнь с легионами? Мы завязываем дружбу то тут, то там, в Ахее, Цезарее или Эбораке, потом наши пути расходятся, и мы делаем удивительно мало усилий, чтобы поддерживать связь друг с другом. Но если, благодаря богам, которые вершат людские судьбы, наши пути опять перекрещиваются, тогда…

— Тогда мы соединяем нити старых связей там, где они порвались, — закончил дядя Аквила. Он поднял наполненный кубок: — Я пью за старые связи. Нет, не так. Только старики глядят назад. Я пью за возобновление старых связей.

— Надеюсь, ты не откажешься возобновить их в Эбораке после моего возвращения из Рима? — Легат поставил осушенную чашу.

— Не исключено, что я так и поступлю в один прекрасный день. В Эбораке я не бывал ни много ни мало двадцать пять лет. Я не прочь поглядеть на городок.

Тут он спохватился, что плохо исполняет обязанности хозяина, и обратился к молодому трибуну:

— Однажды во время беспорядков я ходил туда с отрядом из Второго легиона, поэтому я немного знаком с лагерем.

— Вот как? — Плацид умудрился произнести это тоном одновременно вежливым и скучающим. — Очевидно, это было во времена испанцев. Теперь вы вряд ли узнали бы лагерь. Он почти пригоден для жилья.