Виталий Гладкий - Под маской скомороха

А тут еще в прошлом году случился неурожай. Обычно причиной таких бедствий являлись ранние заморозки, побивавшие озимь, но на этот раз морозы опустошили поля среди лета. А затем почти все хлеба, что оставались на полях, вымокли от дождливой погоды, вследствие чего появились черви, которые нанесли большой вред огородам.

Долгожданная весна 1471 года была поздней – еще в конце мая молодые дубы и ясени страдали от морозных утренников. Но успокоения новгородцам она не принесла. Вешние воды ломали мосты, мельницы, строения и погубили много жизней. В самом Новгороде были большие разрушения – как в черте города, так и в пригородах; разбушевавшаяся стихия унесла даже уличные вымостки. Многие хоромы половодье ниспровергло до основания; к этому бедствию присоединилась еще и страшная буря. Многие люди жили на чердаках, а то и на крыши забирались, не смея сойти вниз, потому что улицы превратились в бурные реки.

К храмам, чтобы помолиться Господу и попросить его сжалиться над людьми, приходилось добираться на лодках, но не у всех они имелись. Девятнадцать монастырей обступила вода, и во многих церквях нельзя было совершать литургии. Буря вместе с половодьем разломали ограды садов, искоренили и погубили плодовые деревья, а в довершение к страху, внушенного народу вышеозначенными стихийными бедствиями, случилось и вовсе удивительное, невиданное явление – каменный дождь. Видимо, сильный вихрь не только поднял вверх воду из реки, но даже прибрежный гравий.

И вдобавок ко всем несчастьям, к удвоению народного бедствия, в Новгороде случился недостаток хлеба. Кадь ржи стоила баснословно дорого. Оголодавшая чернь переловила всех бродячих собак и бездомных кошек, вынуждена была есть березовую кору, мох, а то и падаль; многие умирали от недоедания и разных болезней. В отчаянии некоторые бедолаги из-за куска хлеба продавали себя в рабство боярам, а другие расходились по чужим землям.

На фоне этих бедствий Истоме нечего было делать на Торге. Людям стало не до развлечений. Конечно, он не бедствовал; у него имелся немалый запас денег, да и Алексей Дмитриевич наконец соблаговолил подумать о более достойной оплате услуг ценного лазутчика и сети осведомителей. Тем более, что впереди было дел невпроворот. Алексей Дмитриевич не только давал Истоме деньги (что на них купишь?), но привозил еще и продукты разные, притом много; юный боярин даже подкармливал вдову Аграфену Трифоновну, которая сдавала ему жилье. Она так привязалась к Истоме, что считала его почти родственником.

И в довершение ко всем неприятностям, постигшим Великий Новгород, город лишился воинской защиты. Князь Михаил Олелькович сложил свои полномочия и 15 марта отбыл вместе с дружиной восвояси. Новгородские бояре считали, что причиной его отъезда было известие о смерти старшего брата, но князь Симеон Киевский умер еще в начале зимы, и Михаил давно знал об этом. Только Истоме было точно известно, почему Михаил Олелькович, прослужив Господину Великому Новгороду всего лишь четыре месяца, столь поспешно съехал с новгородского княжеского двора.

Просто однажды утром князь нашел в своей опочивальне адресованное ему письмо, написанное каллиграфическим почерком, в котором говорилось, что Марфа Борецкая и бояре заключили договор с королем польским Казимиром, намереваясь выйти из подчинения Москвы, и что вскоре начнется большая война. И если князь Михаил не желает сражаться против сильного войска православного государя московского на стороне униатов, и не хочет сложить голову за неправое дело, то лучше ему немедленно возвратиться в Киев.

Заключенный Новгородом договор с Казимиром оказался для Михаила Олельковича неприятной неожиданностью. Он имел свои собственные планы и не желал оставаться в Новгороде в качестве пешки великого князя Литовского. Михаил надеялся занять киевский престол, но Казимир отказал в киевском княжении и Михаилу и сыну его брата Симеона Василию, назначив своим наместником в Киеве одного из могущественнейших литовских вельмож Мартина Гаштольда. Киевляне проявляли сильное недовольство изменением статуса Киева с княжества на управляемую наместником территорию и возражали против назначения римского католика в качестве киевского правителя. К тому же род Олельковичей был весьма популярен в Киеве, и киевляне хотели видеть именно Михаила своим новым князем. Так что подметное письмо появилось в опочивальне князя очень вовремя.

И все равно для Михаила Олельковича оно было настоящим ударом под дых. Как и кто из посторонних посмел проникнуть сначала в хорошо охраняемый княжеский дворец, а затем и в опочивальню?! Расследование было проведено со всем тщанием, с поркой челяди и пристрастными допросами, но слуги клялись-божились, что даже в мыслях не имели намерения сделать князю что-либо худое. А на вопрос, не заметили ли какого-нибудь подозрительного чужака на княжеском подворье, все отрицательно мотали головами.

Действительно, как можно отнести к посторонним людям истопника, молодого холопа, тихого и незаметного, как мышь под веником, который ходил в обносках с чужого плеча и с вечно замурзанной физиономией? Истоме нужно было всего лишь улестить его добрым словом и хорошо угостить в корчме – накормить, напоить крепкой медовухой – и подсыпать ему в кружку сонный порошок, после чего истопник проспал сутки. Проснувшись, он ничего не мог вспомнить и приступил к своим обязанностям, как ни в чем не бывало.

Все остальное Истома проделал с блеском: вымазал лицо сажей, надел на себя одежду истопника, напялил на голову его дырявый треух, да так, что только глаза были видны, и преспокойно прошел мимо стражников на княжеское подворье, закрываясь от них связкой дров. Его даже не остановили, чтобы покалякать от скуки; ничтожный человечишко, кому он интересен?

Новгородцы были сильно огорчены и разгневаны поспешным отъездом своего защитника. Мало того что княжеская дружина была снабжена всем необходимым – коштом, кормом, питьем, а также одарена ценными дарами, так еще вассалы Михаила Олельковича на обратном пути в Литву разграбили богатый город Рузу и несколько деревень.

А тем временем страсти в Новгороде забушевали еще сильнее. Сразу после избрания Феофила владыкой новгородские власти послали к Ивану Васильевичу посла Никиту Ларионова. Новгородцы били челом Великому князю, чтобы тот пригласил в Москву новоизбранного архиепископа для утверждения на владычном престоле, как это было прежде при всех князьях. Обычно избранный – «нареченный» – новгородцами архиепископ приезжал к митрополиту Московскому, и тот в присутствии других иерархов торжественно посвящал его в сан.

Ревнители старых порядков и обычаев торжествовали. Великий князь почтил новгородского посла богатым приемом и пиром и отпустил со словами: «Что отчина моего Великого Нова-города прислали ко мне бить челом, я, как Великий князь, жалую нареченного Феофила и велю ему быть к себе на Москву по прежнему обычаю, как было при отце моем, и при деде, и при прадеде моем, и при всех бывших великих князьях Владимирских, Нова-города и всея Руси».