Любовь Воронкова - Сын Зевса (Дилогия)

Среди всех этих дел он успевал побывать и в будущей Александрии. Стены Александрии заметно росли, главные улицы, выложенные гладко отесанным камнем, уже лежали посреди города; закладывались фундаменты будущих храмов и царского дворца; понемногу возникали широкие дороги…

- Вот это будет город! - гордо и самодовольно говорил Александр. - Мой город. Он останется на века - и мое имя останется с ним. Александрия!

И вот в эти дни, когда ему не терпелось ринуться дальше в азиатские владения царя Дария, когда он, чувствуя свою военную силу, укрепленную многими победами, стремился к новым завоеваниям, до него стали доходить назойливые слухи. Друзья сообщали о недовольстве в войсках. Старые македонские военачальники недоумевали: зачем им надо идти в неизвестную и такую огромную азиатскую страну? Они и так не мало захватили богатств и земель - пора бы домой, в Македонию…

- Я уже слышал такие разговоры и раньше, - нетерпеливо отвечал Александр, - войска пойдут туда, куда я прикажу.

Эти слухи его раздражали, но не задевали. Однако когда ему стало известно, что македоняне кое-где подшучивают над его божественным происхождением, это его ранило.

- Ничего не понимают, ничего! - с досадой жаловался он своим друзьям. - А если эти жрецы меня признали сыном бога - это не победа ли?! Тупицы! Побеждают не только мечом… Но где им понять это!

Вскоре Александру принесли из лагеря письмо от Филоты. Очень любезное, даже слишком любезное, а, как известно, все, что слишком, часто обращается в свою противоположность.

Филота поздравлял царя с великой победой - сам Зевс признал Александра сыном. Но вот каково-то им, бедным, будет служить под руководством сына Зевсова!

Александр тотчас почувствовал острую насмешку, которая своим ядом пронизывала письмо. У него по лицу пошли красные пятна, он швырнул на пол папирус и молча стиснул зубы.

В это время к нему заглянул Гефестион:

- Что случилось, Александр?

Александр небрежным жестом указал на свиток, лежащий на полу:

- Прочти.

Гефестион поднял, развернул, прочел.

- Я как раз хотел поговорить с тобой об этом человеке, - сказал Гефестион, - вернее, я бы попросил тебя, Александр, выслушать, что он говорит о тебе… как он отзывается…

- Ты сам слышал это?

- Нет. Но с тобой будет говорить человек, который сам слышал.

- Хорошо, - хмуро ответил Александр, - пусть придет и скажет.

Гефестион быстрым шагом вышел из шатра. И тут же в шатер Александра вступила высокая стройная женщина, закрытая покрывалом, как облаком.

- Сними покрывало, - сурово сказал царь, - говори, что знаешь. Кто ты?

Женщина откинула покрывало.

Александр сразу узнал в ней эллинку - нежный овал лица, прямой, как у Геры, нос, золотистые, мелкозавитые волосы, гордый взгляд…

- Кто ты?

- Антигона.

- Почему ты знаешь Филоту?

- Я его пленница.

- Почему же ты пришла ко мне?

Большие глаза женщины почернели от гнева.

- Потому что я хочу, чтобы ты, царь, знал своих друзей. Ты ведь считаешь его своим другом…

- Конечно.

- А он зовет тебя мальчишкой. Он смеется над тобой. Он издевается, когда говорит, что ты теперь стал сыном Зевса, но вряд ли станешь умнее!

Александру казалось, что он вступил в полыхающий костер, так хлынула ему в голову горячая кровь. Он еле удержался, чтобы не схватиться за меч, как будто сам Филота стоял перед ним.

- И говорит, что прорицатель в Аммоне плохо знает эллинский язык и что он хотел сказать «сын мой», а сказал «сын бога», ошибся на одну букву!

- Что же он еще говорит?

- И говорит, что это его отец, Парменион, сделал тебя царем. Что Парменион дал тебе царство.

- Если он дал, так он может и отнять? - усмехнулся Александр, стараясь владеть собой. - Они, как видно, необычайно могущественны - и Парменион, и его сын! А что же говорит сам Парменион?

- Я не знаю. Он никогда ничего не говорил при мне.

- А без тебя?

- Я не знаю. Филота говорит, что ты потерял разум, что твои случайные победы сбили тебя с толку, что давно пора вернуться домой, в Македонию, а ты со своим безумным честолюбием стремишься покорить всю Азию. Но что ты Азию не покоришь, а погубишь себя и погубишь войско.

- Эти речи я уже слышал. И мне известно, откуда они идут.

Александр прошелся взад и вперед, опустив глаза, словно разглядывая шелковые узоры ковра. Потом остановился против Антигоны и пытливо поглядел ей в лицо.

- Ты не любишь Филоту?

У Антигоны вздрогнули плечи и губы исказились отвращением.

- Я могла бы убить его.

Александр вздохнул. Он снова прошелся, размышляя о чем-то. Лицо его стало печальным.

- Нет, Антигона, - сказал он, - убивать Филоту не надо. Он мог сказать что-нибудь в минуту раздражения, так бывает. Вдруг вырвется что-то ненужное, а потом человек спохватывается, что зря это сказал. Тем более, что и не думает вовсе так, как сказал… Надо проверить это, и не один раз. Убить можно всегда. Но не так легко убивать друзей. Я могу довериться тебе?

- Царь!

- Тогда условимся. Как только Филота что-нибудь скажет враждебное о царе Александре Македонском - ты запомни. А потом опять приди и скажи мне. Достойней служить своему царю, нежели человеку, оскорбляющему его!

Женщина молча склонила голову, накрылась белым облаком-покрывалом и ушла из шатра. Александр видел ее лицо, озаренное злой радостью. Она придет, она все сделает, чтобы погубить Филоту.

Александр долго сидел неподвижно, с окаменевшим лицом. Ярость и горе мучили его, и он сам не знал, чего было больше - горя или ярости. Что делать полководцу, если ближайшие друзья начинают изменять ему?

Годы юности - вместе. И первые битвы и дальнейшие - вместе. Раньше Филота командовал отрядом конницы этеров, теперь командует всей конницей. Неприятным он стал человеком, слишком надменным, но в битвах не подводил никогда… Впрочем, Линкестиец тоже не подводил царя в битвах. Но - изменил Александру. Изменил!

Александр крикнул дежурного этера, - юноши из знатных македонских семейств служили при царском дворе, служили царю и в походах. Стройный, с широкими плечами, Гермолай, сын македонского вельможи Сополида, тотчас явился перед царем.

- Узнай, как там Линкестиец. И тотчас вернись.

Александру показалось, что тонкое, нервное лицо юноши побледнело и узкие губы дрогнули. Гермолай исчез. В чем дело?

Теперь Александру будут всюду мерещиться недоброжелатели, даже среди этих мальчишек!

Гермолай скоро вернулся. Он узнал: Линкестиец по-прежнему в цепях.

- Уже скоро три года, - добавил юноша.

Он сказал это бесстрастным голосом, но Александру послышался скрытый упрек.

- Выйди, - приказал он.

Может быть, ему, царю, надо еще и этому мальчишке объяснять, что он держит Линкестийца в цепях потому, что Линкестиец так и не смог оправдаться, хотя он дал изменнику достаточно времени для этого? И не казнит его потому, что все еще надеется на какую-то неведомую случайность, которая поможет Линкестийцу оправдаться? Но, видно, теперь уже нечего этого ждать…