Вячеслав Софронов - Обреченный странник

— К губернатору легче попасть, чем к вашему Чагыру, — проворчал Зубарев, отдавая поводья коня мальчику–подростку, подскочившему к нему.

— Зачем торопиться? — улыбнулся Янгельды. — Отдыхай, кумыс кушай. Иначе нельзя, Чагыр нас сам позовет.

Зубареву не оставалось ничего другого, как улечься на старый, потертый войлочный ковер, снять сапоги и ждать. Он видел, как женщина, которую Янгельды назвал Бильбигой, несколько раз заходила в юрту, стоящую чуть в стороне от остальных и меньшую по размерам, заносила туда миски с похлебкой, пиалу с чаем. И он решил, что таинственный старик находится именно в этой юрте. Уже когда солнце наполовину скрылось за горизонтом и все вокруг окрасилось в нежно–розовый, с багровым отливом цвет, из степи прискакали трое всадников и, не обращая ни малейшего внимания на Ивана, торопливо заговорили о чем–то с кинувшимся им навстречу Янгельды. Из отдельных слов Иван понял, что они нашли угнанных два дня назад коней и даже поймали самих конокрадов, которых скоро должны привезти сюда. Закончив рассказывать, они развернули коней и умчались обратно в степь.

— Чагыр правильно сказал, где наших коней искать, — пояснил Янгельды Ивану. — Даже сказал, что за люди угнали и какие из себя.

— Чего же вы возле нашего лагеря своих коней искали? — недоверчиво поинтересовался Иван. — Сразу бы и ехали, куда надо.

— Про вас Чагыр тоже говорил, — рассмеялся тот, — зачем сюда пришли, говорил, что с ним хочешь встретиться, говорил. Он кого–то из твоих родичей хорошо знает. Потому мы и поехали к тебе, сюда привезти.

— Чудные дела, — все одно до конца не поверил Иван объяснению, — только кого из моих родичей он знать может? Может, из Корнильевых кого…

— Сам у него спросишь, — развел руками Янгельды. Уже по темноте к юртам подскакали шестеро всадников, и у двоих из них поперек седел висели со связанными руками пленники. Иван догадался, что это и есть те самые конокрады, о которых говорили ранее. Их небрежно сбросили на землю, и тут же один из башкир подтолкнул пленных поближе друг к другу, поставил вплотную спинами и связал их за руки. Иван подошел поближе и рассмотрел внимательно их разбитые в кровь лица с синими от побоев кругами вокруг глаз. Один из них, похоже, был русский, а второй — из башкир.

— Русский, что ли? — осторожно спросил пленного Зубарев.

— Ага, — закашлялся тот, — крепко, гады, побили, гуторить трудно…

— Откуда будешь?

— Из яицких казаков, — ответил тот, морщась. — А ты чего тут делаешь? Тоже пленный?

— Я из Тобольска, руду искать приехал, — сообщил Иван.

— Слышь, братушка, забери меня от них, Христом Богом молю, забери. Век за тебя Бога молить буду, выручи из неволи, а то ведь они меня так не отпустят. Может, и пригожусь в чем тебе, братушка…

— Рудознатное дело разумеешь? — спросил Зубарев казака.

— Не–ка, — ответил он, — в конях добре понимаю, а в рудах — ни черта.

— Зовут тебя хоть как?

— Степкой Братухиным кличут…

Но к ним подошел пожилой грозного вида башкирец с тяжелой нагайкой в руках, зло глянул на Зубарева и, подталкивая, повел пленных к дальней юрте. Когда они скрылись там, Иван нетерпеливо спросил у Янгельды:

— Зачем их к Чагыру повели?

— Откуда тебе известно, где мудрый Чагыр есть? А? Ай, нехорошо…

— А чего тут не понять? — удивился Зубарев. — Баба ваша туда несколько раз заходила, есть ему несла. Все и понятно.

— Шибко умный, однако, — привычно зацокал языком Янгельды, беспокойство исчезло с его лица, и он пояснил:

— Судить воров будут у старейшины. Как он скажет, так и будет.

— Могут и к смерти присудить? — поразился Иван. — Не имеют права. Один из них казак, подданный императрицы.

— На своей земле мы сами судим, кого захотим.

— А бывали случаи, чтоб к смерти кого приговаривали?

— Смерть? Убить? — удивился Янгельды. — Зачем такое говоришь, покрутил он пальцами возле виска, — пускай живет, рабом у нас будет, работа делать, за конями смотреть. Родня есть — выкупит. А так зачем убивать? Шибко нехорошо…

Прошло около четверти часа, а из дальней юрты никто не выходил. Наконец, откинулся полог, и показался сперва тот, грозного вида, башкирец, а затем и оба пленных. Они уже были освобождены от пут и шли, низко опустив головы. Башкирец что–то резко сказал им и замахнулся нагайкой, те испуганно шарахнулись в темноту, замерли вдали от костра.

— Не велит им к нам подходить. Нельзя теперь, раб стал.

— Понятно, — вздохнул Зубарев, не понимая, зачем был так называемый суд, если Янгельды и так заранее знал, чем кончится дело. Но изменить что–либо Иван был не в силах, а потому предпочел до поры до времени не вмешиваться, пока не переговорит с таинственным Чагыром. И в этот момент кто–то тронул его за плечо, и, повернувшись, он увидел мужественное лицо все того же сумрачного башкирца, который на ломанном русском языке заявил ему, указывая неразлучной нагайкой в сторону отдаленной юрты:

— Иди… Чагыр ждет тебя.

— Спасибо за приглашение, — слегка кивнул он башкирцу и направился к юрте, сопровождаемый настороженными взглядами сидящих у костра мужчин.

Внутри юрты, куда он вошел, свет давали несколько масляных бронзовых светильников с длинными ручками в виде голов драконов. На небольшом возвышении в дальнем углу сидел седобородый старец в тюбетейке на голове и черном стеганом халате, подпоясанном цветастым кушаком, возле него стояли две пиалы с напитком белого цвета.

— Садись, Иван, — пригласил жестом старик, указывая на место перед собой.

Ивана удивило, что тот знает его имя, но он догадался, что Янгельды мог сообщить ему об этом. Он сел, неловко скрестив ноги, и внимательно посмотрел в лицо старика. Больше всего поразили его глаза, которые сосредоточенно смотрели куда–то в одну точку и, казалось, не видели его, Ивана, хотя он и сидел напротив. Лицо у старика, широкоскулое, как и у большинства башкир, все было испещрено многочисленными морщинами и оспинками от перенесенной когда–то болезни. Из ушей и из носа выбивались длинные седые волоски, под стать столь же белой бороде, острым клином лежащей на впалой груди. Лишь когда старческая рука опустилась вниз и осторожно стала нащупывать пиалу, чуть подрагивая при этом, Иван догадался: перед ним находился совершенно слепой человек, — но это не мешало оставаться ему старейшиной и самым почитаемым среди соплеменников. Старик какое–то время молчал, отхлебнув несколько раз свой напиток из пиалы, молчал и Зубарев, не решаясь первым начать разговор. Наконец, старик поставил пиалу на место и негромко спросил:

— Чего, Иван, не пьешь? Пей кумыс, — и опять замолчал. Иван поднял пиалу, попробовал кислый на вкус кумыс, сделал несколько небольших глотков, и у него тут же защипало язык, запершило в носу, и он громко, протяжно чихнул, расплескав напиток на колени.