Вячеслав Софронов - Обреченный странник

— Не ты ли императрице–матушке нашей на Рождество в ноги упал с прошением?

— Я… А вам–то откуль известно?

— Про тебя, молодец, теперь весь Петербург знает, — засмеялся здоровяк, беря в руки со стола кусок руды.

— И Ломоносов, поди, про меня знает? — спросил Иван.

— Как же, знает, знает. Он такой, что обо всех все знает.

— Когда его увидеть можно будет?

— Ломоносова? Да вот он, перед тобой. Михайла Васильевич, — протянул тот руку опешившему от удивления Ивану. — А тебя как кличут?

— Зубарев. Иван, — ощутил тот сильное пожатие академика.

— Это значит, "зубастый"? — насмешливо спросил его Ломоносов. — Тебе, выходит, палец в рот не клади? Да?

— Не знаю, — совсем смутился Иван, — не больно я и кусач.

— Коль в столицу за столько верст приперся, то, надо думать, парень бывалый. Правильно говорю? Бывал в переделках?

— Приходилось… — Иван никак не мог свыкнуться с мыслью, что этот крепкого вида насмешливый и словоохотливый мужик и есть академик, который, как рассказал ему Кураев, бывает во дворце императрицы, читает ей свои сочинения.

— Да ты не робей, — успокоил его Ломоносов, — я ведь тоже из простых в люди выбился, навроде тебя, в столицу пешком пришел на учебу определяться. Это теперь меня академиком назначили, а то помыкался тут без гроша в кармане, натерпелся всякого.

— От кого? — не поверил его словам Иван.

— Есть тут разные, которые кого хошь обидеть могут, но не в этом суть. Значит, от меня требуется дать заключение по наличию в руде, доставленной тобой с Урала, серебра или иных металлов? Правильно?

— Ага, — согласился Иван, — правильно. За тем и приехал.

— Образцы твои мне уже передали, вон они, — кивнул он на руду, лежащую горкой в глубине комнаты, — дня два–три уйдет, чтоб пробы сделать, а там уже и результат готов будет.

— А мне при опытах ваших быть можно? — спросил Иван и не узнал своего голоса, до того сдавленно он звучал.

— Большой беды в том не вижу, коль подле меня будешь. Начнешь мешать али там с беседами приставать, то вышвырну, как кутенка, за шиворот. Ежели тебе это дело интересно самолично наблюдать, то завтра поближе к вечеру и подходи сюда, начнем опыты наши, благословясь. Согласен? — и протянул ему свою широкую мозолистую, как у крестьянина, ладонь.

— Непременно приду, — вкладывая все силы в рукопожатие, заулыбался Иван, но тут же ойкнул, поскольку академик так стиснул руку, что ему даже послышался хруст в пальцах.

Всю следующую неделю Иван Зубарев приходил к академику Ломоносову наблюдать за опытами над привезенной им рудой. Михайла Васильевич принимал сибиряка с неизменной улыбкой, расспрашивал о Тобольске, где у него, оказывается, служил в губернской канцелярии кто–то из знакомых. Иван обычно усаживался в углу лабораторной комнаты, откуда молча следил за действиями академика, колдующего над столом с образцами.

— Как вышел на те прииски? — интересовался он меж делом, поворачивая к Зубареву большую, с мощным лбом голову.

— Обыкновенно как… Крестный рассказал.

— А он откуда про них узнал?

— Его губернатор Гагарин на поиски серебряной руды отправлял.

— Это какой же Гагарин? — наморщил лоб, что–то припоминая, Ломоносов.

— Губернатором когда–то в Тобольске у нас служил, а потом прогневал чем–то царя, и тот казнил его. Так мне крестный сказывал, — пояснил Иван.

— Понял, о ком говоришь. Рассказывали и мне про него. Говорили, будто бы посуда у него в Сибири вся золотая была, и он после Александра Меньшикова вторым богачом по всей Руси слыл.

— Может, и так, — согласился Зубарев.

— Многие именитые люди через вашу Сибирь поднялись, на ноги встали, продолжая заниматься своим делом, рассуждал вслух Михайла Васильевич, — и нынешние правители, — таинственно понизил он голос, — свои виды на тот край имеют.

— А мне–то что до того? — беспечно спросил Иван. — Мое дело — сторона, я птица не их полета.

— Не скажи, не скажи… Кое–кому может и не понравиться, что ты один, без всяческой поддержки, без высокого покровительства вдруг сам свое дело удумал завести. В нашем отечестве таких, как ты, не любят, могут и ножку подставить. А когда спотыкнешься, то на ноги вставать, ох, как трудно будет.

— Да вы уже не первый, кто меня пужает, — признался Иван, только пока ничего, обходилось, жив, как видите, и рудники те все одно сыщу. Порода наша, зубаревская, вся упрямая. И я в сторону все одно не сверну.

— Хвалю за упрямство, но мое дело упредить, а там уже сам решай, как быть тебе. Ну, на сегодня хватит, пожалуй. Отправляйся домой, завтра в это же время приходи, продолжим.

К концу недели, когда стояли самые трескучие морозы и жители российской столицы не рисковали лишний раз показывать нос на улицу, и лишь изредка по главным проспектам проносились санки с покрытым изморозью рысаком, оставляющим в стылом воздухе клубы морозного пара, Иван Зубарев, полуокоченевший, постучал в двери лаборатории академика.

— А… Купецкий сын пожаловал, — пробасил тот, напевая себе что–то под нос, — ко времени пришел, молодец. Могу обрадовать тебя: готов результат.

— И как? — не вытерпел Иван, и глаза его лихорадочно заблестели.

— Не скажу, чтоб все пробы оказались благоприятными для твоего дела, но из одного образца, сейчас скажу, — полез в свои записи Михайла Васильевич, вот, нашел, образец за нумером 29 особо выделить надо. Остальные же пробы показали: пуд руды от двух до пяти золотников серебра в себе содержит.

— Не может быть! — вскричал Иван. — Неужели правда?!

— С чего бы мне врать тебе, сударь, — сухо ответил Ломоносов, но глаза его искрились лукавой усмешкой, — вышел с того возраста, когда шутки шутить в таком деле можно.

— Значит, не зря по горам лазил?! — запрыгал от радости Иван и кинулся, было, целовать академика, но тот брезгливо отстранил его от себя. — А мне все говорили: "Нет серебра! Нет серебра!" Накося, выкуси! Нашел!!!

— Погодил бы радоваться, то еще не конец, — остановил его Ломоносов, неизвестно, что еще господин Шлаттер из Монетной канцелярии покажет, да и Берг–коллегия не докладывала о своих изысканиях.

— И что с того? — простодушно удивился Иван. — У вас–то результаты добрые, а это главное.

— Ты, сударь мой, и вправду совсем дитяте. Или не понял, что я тебе давеча толковал? Тут большая политика замешана, а значит, жди неприятностей.

— Каких таких неприятностей? Откуда им взяться, когда вами серебро в руде моей найдено? Мало ли что они там понапишут.

— Воистину, агнец Божий, — всплеснул руками Ломоносов, — таких, как ты, за веревочку привязывают и по миру водят напоказ добрым людям, чтоб ума–разума набирались, во всякие всячины не верили.

— А Леврин? — вспомнил вдруг Иван, — Он ведь тоже серебро выплавил в Тобольске.