Вячеслав Софронов - Обреченный странник

— Какой еще Леврин? — кустистые брови академика взметнулись вверх. Что за гусь такой лапчатый?

— Почему гусь, — обиделся Зубарев, — он мастер с Колыванских заводов, он пробы делал с моей руды.

— Так что с того? Думаешь, какому–то там мастеру наши господа с Берг–коллегии поверят? Они и меня–то не больно чтут, а про него и говорить нечего. Впрочем, чего раньше времени загадки загадывать. Завтра отправлю с посыльным свои результаты по назначению, а уж потом пусть там разбираются, какое им решение выносить. Свое дело я сделал, на сем смею откланяться.

— Спасибо вам, — поклонился академику Зубарев, — вовек вашей доброты не забуду. Сколько с меня за работу?

— Еще чего, — фыркнул высокомерно Ломоносов, — за опыты те из казны оплачено. Забудь про деньги.

— Как из казны? — поразился Иван.

— А так, положено за подобные опыты из государственной казны платить, поскольку разработка всяческих рудников есть дело государственное. Я тебе о чем и толкую который день, а ты все уразуметь не можешь.

— Да, сурьезное, видать, дело, — озабоченно почесал в затылке Иван, — а, где наша не пропадала, авось и остальные пробы серебро покажут.

— То мне неизвестно, — усталым голосом отозвался Ломоносов, натягивая шубу, — поздно уже, прощай, купеческий сын…

— До свиданьица, — низко поклонился ему Иван.

Когда на следующий день спозаранку он явился в Берг–коллегию, то заспанный швейцар не пожелал и разговаривать с ним, заслонив собой вход во внутреннее помещение.

— Не велено пущать каждого в коллегию без особой на то бумаги, — выставя вперед обе руки, теснил он Ивана к выходу, — жди снаружи, может, и пойдет кто из знающих тебя людей, с ним и говори о деле…

Не оставалось ничего другого, как выйти на крыльцо и там, пританцовывая от холода, вглядываться в лица проходящих мимо него служителей. Но никто из них не проявлял особого интереса к порядком закоченевшему просителю, пока, наконец, один почтенного вида господин сочувственно не поинтересовался:

— Ждешь кого или так, без толку, околачиваешься? Не попрошайка, случаем, а то развелось вас нынче, как собак нерезаных.

— Никак нет, ваше высокоблагородие, — поспешно заверил его Иван, — по делу пришел, а к кому обратиться, и не ведаю.

— Так то ж Берг–коллегия?! Какое у тебя, мужика неотесанного, дело может быть в столь почтенном учреждении?

— Михайла Васильевич Ломоносов велел непременно сюда идти.

— Кто, ты сказал? Ломоносов? Это не академик, случаем? Неужто с ним самим знаком?

— Да как с вами, ваше высокблагородь, вчерась только расстались. Он пробу из руды моей брал на серебро, — и Иван вкратце поведал сердобольному служителю всю свою историю.

— Слышал я про те пробы чего–то, да только, о чем речь шла, не припомню, — выслушав рассказ Зубарева, ответил ему служитель, — меня Петром Карловичем зовут, инспектором тут служу, — представился он, — пошли за мной, может, и найдем того, кто тебе нужен, — и он беспрепятственно провел Ивана мимо почтительно склонившегося швейцара. — Погодь здесь, а я схожу узнаю, что к чему.

Иван остановился в полутемном коридоре возле обитых темным сукном дверей, и принялся ждать. Здесь, в государственном учреждении, ему вдруг мигом вспомнились опасения академика о кознях, которые могут строить чиновники, да и Гаврила Андреевич Кураев в свое время не советовал заниматься рудным делом, отец и братья отговаривали… В полумраке коридора висела зловещая тишина, и каждый хлопок или скрип дверей вызывал в душе недобрые предчувствия. Подождав чуть, он неожиданно решил идти обратно, махнув на все рукой, но тут показался встреченный им давеча служитель и, пряча глаза, велел пройти за ним в конец коридора, где пропустил в дверь вперед себя и сам зашел следом

— Здравствуйте, — поздоровался Иван, стягивая с головы шапку и оглядывая просторную комнату с большим столом возле залитого ранним, утренним светом окна.

— Милости просим, — отозвался сидевший за столом солидный мужчина с красными отвисшими щеками и бугристым угреватым носом, — ты и будешь Иван Зубарев?

— А кому же еще быть, как не мне? — в Иване проснулась вдруг какая–то дерзость и бесшабашность, которая возникает в человеке, которому нечего терять.

— Значит, ты и привез руду на пробу, о чем государыне нашей, императрице прошение подал?

— Верно, — согласился Иван, — а в чем дело? Чего вы мне тут допрос чините? Особых вин за собой не вижу… Неча тут…

— Погоди, о винах в другом месте с тобой беседовать станут, а ты мне покамест ответь, где руды те брал?

— А вы сами–то кто, собственно говоря, будете? — дерзко поинтересовался Иван, не собираясь отчитываться перед не знакомым ему человеком.

— Это ты про меня? — удивился говоривший с ним. — Может, вы, Петр Карлович, меня представите, а то я гляжу, молодой человек изволит сомневаться, что мы с ним по чину разговариваем.

— Статский советник и кавалер многих орденов, Франц Иосифович Шлезинг, — быстро сообщил Петр Карлович и почтительно поклонился, выявив тем самым полное уважение советнику.

— "Поразвелось вас тут, немецких чертей", — неприязненно подумал Иван, но вслух заявил: — Хорошо, пусть будет по–вашему. Только скажите мне ради всего святого, чего так со мной разговариваете, словно с вором каким? Я вам руду привез? Привез. Прошение подал? Подал. Чего еще надобно?

— Чем тебе наш разговор не нравится? — шмыгнул бугристым носом Шлезинг и покосился на продолжающего стоять сзади Зубарева служителя. — Вы, Петр Карлович, пригласили бы сюда нашего бергпробирера, чтоб он результаты проб по рудам принес.

— Слушаюсь, — прошелестел тот, и сзади Ивана негромко хлопнула дверь.

— Садись, Иван Зубарев, — предложил ему тем временем Шлезинг, — разговор наш, похоже, долгим будет.

— С чего это ему долгим быть? — встрепенулся Иван, понимая, что нехорошие предчувствия не обманули его.

— Скоро сам узнаешь, — ответил статский советник, перебирая на столе какие–то бумаги.

Вновь негромко скрипнула дверь, и мимо Ивана легко прошмыгнул щуплый человечек с лысой макушкой, в заштопанном, и местами потертом форменном камзоле, неся под мышкой пачку исписанных бумажных листов, и, низко поклонившись, положил их на стол перед Шлезингом.

— Разрешите идти? — вновь сверкнув лысиной, спросил он еле слышно.

— Нет, понадобишься еще. Пригласи ко мне и Петра Карловича, коль он привел просителя сего, пусть здесь поприсутствует.

Лысый бергпробирер опять поклонился и выскользнул из кабинета, проскочив мимо Ивана как–то по–особому, бочком, не поднимая глаз.

"Сбирается воронье немецкое, — удрученно подумал тот, опускаясь на лавку возле стены, на которой висел портрет императрицы, — сейчас каркать начнут. Эх, доля моя горькая…"