Вячеслав Софронов - Дорога на эшафот

– Так и скажите, – улыбнулся Сашка в ответ. – Вам поначалу здоровье поправить надо, а потом уже о делах думать, – показал он рукой на грудь хозяина, который начал натужно кашлять, прижав ладонь к груди. – Я вам сейчас свое снадобье принесу, его мне одна хорошая девушка велела приготовить. Выпьете, глядишь, полегчает.

– Думаешь, полегчает? – с иронией спросил его Мирович. – Так я и поверил твоим россказням…

– Может, не сразу, пить его долго следует, но, как мне думается, пойдете на поправку этак через месяц-другой…

– «Думается ему!» – передразнил его Мирович. – Знаю, от тебя не отвяжешься, тащи свое снадобье, попробую, что ты за гадость на сей раз сварганил.

– Сейчас, несу, – торопливо отозвался Сашка и, нырнув в кухоньку, торжественно вынес глиняную крынку, укутанную свежей тряпицей. – Вот, попробуйте, поможет непременно.

– И кто, говоришь, его тебе присоветовал? Ты вроде говорил, да я запамятовал… – рассеянно спросил Мирович, вертя в руках пакет и одновременно делая большой глоток Сашкиного снадобья. – А вроде ничего, даже вкусно.

– Я же говорил: понравится, – расплылся в улыбке Сашка. – Девушка одна корешки дала…

Но Мирович уже не слушал его. Он выпил половину содержимого из крынки, отдал ее обратно Сашке и вскрыл доставленный ему пакет.

«Не обманул генерал, – мелькнуло у него в голове. – Обещал посодействовать, и вот ведь, сдержал слово свое…»

Петр Иванович Панин писал ему, чтобы он нашел его брата, Никиту Ивановича Панина, состоящего воспитателем при наследнике Павле Петровиче, и обратился к тому за помощью, вручив это послание. Ниже шел коротенький текст рекомендательного письма к брату генерала, составленного, судя по всему, в великой спешке, что Мировича, хорошо изучившего привычки своего бывшего начальника, ничуть не удивило.

«Любезнейший братец мой, – писал тот. – Ты, верно, должен знать о делах моих нонешних, где и почему нахожусь теперь. Об этом отпишу отдельно или сочту за лучшее рассказать обо всем при встрече нашей, коя, весьма надеюсь, состоится в скором времени. Тогда и потолкуем обо всем.

Сейчас же обращаюсь к тебе с покорнейшей просьбой помочь с дальнейшим определением по службе подателю сего письма подпоручику Василию Мировичу. Он состоял при мне два последних года и зарекомендовал себя с неплохой стороны. Человек он разумный и для службы военной полезный. А, кроме того, помнится, говорил ты мне о необходимости иметь верных людей в частях армейских. Потому всячески рекомендую сего подпоручика Мировича и на твою помощь ему надеюсь. Твой брат Николай».

Ниже стояла витиеватая подпись самого генерала Панина.

– Н-да, – проговорил вслух Василий. – Как же мне добраться до вашего братца, уважаемый Николай Иванович?..

Его слова услышал Сашка и тут же заглянул в комнату.

– Принесть чего изволите? – спросил он.

– Эх, Алексашка! Мне бы твои заботы и хлопоты, жилось бы мне тогда пречудесно. А так вот ломай башку, как во дворец попасть…

– Ой, барин, я вам тут ничего не присоветую. Сам вчерась в такой просак попал, не знаю, как и выкрутился. А чего вам во дворце делать требуется? К императору изволите пожаловать?

– К императору меня пока не зовут и вряд ли когда пригласят. А закавыка в том, как мне во дворце нужного человека найти, – поделился с денщиком своими переживаниями Василий.

– И чего в том сложного? Подойдите к часовому и велите вызвать к вам того самого человека. Чего проще-то? Только непременно кафтан и камзол поприличнее наденьте и медальки свои нацепите для полного параду, – простодушно посоветовал Сашка, так и не рискнув войти в комнату, оставшись на пороге своих кухонных владений.

– Может, ты и прав, любезный, – в раздумье проговорил Мирович. – Награды нужно на кафтан нацепить и вид себе придать соответственный. Поеду, авось да выйдет что.

…Все оказалось не так сложно, как представлял себе Василий. Дежурный офицер охотно согласился передать его просьбу о встрече лично Никите Ивановичу Панину.

– А там уж как его высокопревосходительство прикажет, – заявил он, взяв из рук Мировича распечатанный конверт от Николая Панина.

Ждать пришлось долго, но когда офицер вернулся, то почтительно кивнул головой и пригласил Василия следовать за ним. Они долго шли по темным переходам еще не полностью обжитого дворца, обходя снующих по коридорам мужиков с носилками, бадьями с известью, несущих на плечах доски, оконные рамы и прочие сопутствующие строительству материалы. Наконец офицер остановился у закрытых дверей и осторожно постучался. Тотчас к ним вышел молодой человек в пышном парике и камзоле, расшитом серебряными нитями. Он внимательно взглянул на Мировича и пригласил войти. Оказавшись в просторной комнате с огромным окном, Василий догадался, что это приемная, а находившаяся на противоположной стороне дверь ведет в кабинет Панина. Рядом с дверью сидел болезненного вида человек и неприязненно глянул в сторону вошедшего. Тут из кабинета донесся едва слышный звон колокольчика, и молодой человек торопливо нырнул туда. Вскоре он вернулся и обратился к сидевшему в кресле посетителю:

– Вас просят войти.

Тот поднялся, скорчив при этом гримасу, и вошел в кабинет, причем молодой человек услужливо приоткрыл перед ним дверь. Потом, повернувшись к Мировичу, проговорил, как бы оправдываясь:

– Теперь у нас каждый никудышный лекаришка, ежели он из-за границы приехал, считает себя человеком наипервейшим и требует к себе особой почтительности. Приходится им потакать, а то разобидятся.

Затем он прошел к небольшой конторке и стал перелистывать толстенную тетрадь, торопливо делая в ней какие-то пометки. Мирович же, никогда ранее не сидевший в ожидании приема у столь высокого начальства, чувствовал себя явно не в своей тарелке и постоянно посматривал на дверь, за которой скрылся, судя по словам секретаря, «никудышный лекаришка».

«Что же это за птица такая, Никита Панин, к которому на прием не так-то просто попасть? Небось в фаворе у нового императора, коль при своем месте остался и людишки разные к нему зачем-то идут…» – рассуждал он, чтобы хоть как-то скрасить тягостное и непривычное для него ожидание в приемной большого вельможи.

Меж тем Никита Иванович Панин являл собой фигуру замечательнейшую и прелюбопытнейшую и многим отличался от прочих попавших в фавор личностей, приближенных ко двору. Рожденный еще во времена царствования императора Петра, он, как и многие генеральские дети, отдан был в конногвардейский полк и пребывал там долгое время на унтер-офицерских должностях, не имея хода наверх при немецких начальствующих чинах.

Может быть, с тем и вышел бы он в отставку, ежели бы не восшествие на престол дочери Петровой, Елизаветы, чему немало их полк поспособствовал. Так или иначе, он оказался на виду и самой императрицей был отмечен. И все бы, глядишь, пошло у него ладно, но вот приметливый глаз графа Шувалова усмотрел в нем человека дельного, а потому, как он верно решил, для самого Шувалова в делах дворцовых опасного. И нежданно-негаданно Никита Иванович из конногвардейского седла перенесен был волей шуваловской в кресло шведского и датского посла на долгий срок. Но это неожиданное перемещение пошло наделенному острым умом и цепкой памятью бывшему конногвардейцу на огромную пользу, дав опыт политических игр и ходов на шахматной доске, где главные фигуры были отнюдь не игрушечные, а живые, подверженные не только взятию, но и умерщвлению.