Вячеслав Софронов - Дорога на эшафот

Ниже бывший император давал клятву перед Богом и всем светом, что манифест сей составил собственной рукой и без всякого к тому понуждения.

После того как капитан закончил чтение, в штабном помещении наступила тягостная тишина. Кто-то всхлипнул, не выдержав напряжения, а иные улыбались и подмигивали один другому. Но большинство офицеров смотрели в пол, не желая встречаться друг с другом взглядом. Выйдя из помещения, расходиться никто не захотел, а, разбившись на группы, обсуждали услышанное. Мирович стоял чуть в стороне в полном одиночестве, потому как ни с кем из офицеров полка не сошелся, к чему особо и не стремился. Вдруг кто-то тронул его за плечо, и, обернувшись, он увидел Суровцева, с которым они не виделись несколько дней. Тот, едва сдерживая раздражение, заговорил:

– Нет, вы только поглядите, как все обставили! И низложили, и отречение получили. Прям все по закону, как у добрых людей положено!

– Вы чем-то недовольны? – смотря ему прямо в глаза, спросил Василий. – Думали, они допустят ошибку? Зря. Там действовали мудрые головы, так что и комар носа не подточит.

– Это точно, комар не подточит, но нам-то понятно, как и кем все было обставлено. Ясно же, что за переворотом стоит чья-то сторонняя сила.

– И чья же? – Мировичу было и в самом деле интересно мнение собеседника, поскольку свое мнение на этот счет он сообщать не хотел, а вот от близкого ему человека не прочь был услышать.

– Немцы, опять немцы над нами верх одержали! Не иначе, как Фридрих организовал переворот.

– Находясь за сотни верст от России?

– Да зачем ему в Россию ехать? У него тут куча последователей…

– А вам не кажется, что низложенный император был первым поклонником прусского короля?

– Впрочем, вы правы, – стушевался Суровцев. – Об этом я как-то не подумал. Тогда кто же участвовал в заговоре?

– Вам так важно знать, кто? Все одно всей правды не узнаем. Лишние знания – лишняя скорбь… – с усмешкой сказал Мирович.

– Скорее всего, вы правы. И что теперь ждет Петра Федоровича? Вышлют на родину или оставят в столице? Как-то не верится…

– Мне, знаете ли, тоже это знать хочется. А вам не кажется, что скоро мы будем иметь счастье лицезреть его в наших крепостных апартаментах?

– Где? – не сразу дошло до Суровцева.

– Как где? У нас в крепости. Вы, верно, слышали о помещении, строящемся по его приказу для супруги бывшего императора?

– Да, что-то такое приходилось слышать, – кивнул головой поручик.

– Не удивлюсь, если там скоро разместится тот, кто замыслил саму постройку. Как это говорится: не рой другому яму? А в нашем случае – пустая темница не может долго пустовать без узника.

– И здесь вы правы! – вынужден был в очередной раз согласиться Суровцев. – А я вас поначалу недооценил. Вы мудрее, чем кажетесь на первый взгляд. А ведь вы моложе и опыта моего не имеете. Откуда у вас подобное предвидение?

– Опыт предков, – с усмешкой отвечал Мирович, – но лучше бы его не иметь, а жить, как живет большинство из нас.

– Расскажете? – В голосе Суровцева послышался неподдельный интерес и уважительное отношение.

– Если выдастся случай, – неопределенно кивнул Мирович и, попрощавшись, направился к себе в роту.

…Прошло еще несколько дней, ставших для Мировича тяжелым испытанием. С одной стороны, он никак не мог до конца осознать едва ли не на его глазах свершившийся дворцовый переворот, в котором он, выпади случай, вполне мог принять участие, но еще неизвестно, на чьей стороне. Он, с детских лет веривший в божественное происхождение власти и небесное ее покровительство, не мог смириться с людским вмешательством, граничащим со святотатством. Каким ни будь правитель, но он правитель от Бога, и ему надлежит таковым оставаться до самой смерти. Люди, пошедшие против Бога, неизбежно свершили святотатство. И теперь его прежние представления рушились на глазах. И принять это ему было нелегко…

С другой стороны, его личные симпатии были на стороне взошедшей на престол немецкой принцессы. Возможно, уже потому, что несколько лет назад она смутила его юное сердце, заставила переживать, питать пустые иллюзии, мечтать о чем-то несбыточном, в чем он боялся признаться даже самому себе. Но до сих пор в нем жило то давнее чувство, так до конца и не изжитое.

«Да кто на самом деле она и кто я? – с легкой иронией над собой размышлял он. – Таких, как я, подпоручиков тысячи. И если на каждого случайного знакомого она начнет обращать внимание, выделять, то что будет? Нет, нужно напрочь забыть о той встрече и жить, просто жить дальше и делать свою карьеру. Ожидать от нее помощи, тем более сейчас, смешно и неправдоподобно…»

Но все же его мечтательная натура не хотела отказываться от раз и навсегда созданного в воображении сказочного образа встреченной им на балу принцессы. Он помнил мельчайшие подробности их первой встречи. И последней, в карете. И был почему-то уверен – она тоже помнит, должна помнить о нем. Уж так он был устроен… А потому теперь невольно мечтал о следующем свидании. Он расскажет ей, через что ему пришлось пройти, о своем ранении, о гибели товарищей и бесперспективности дальнейшей службы… Коль она выручила его после дуэли, то должна помочь и теперь. Что ей стоит подписать указ о возвращении дедовских земель и поместий? Для нее это ничего не значит, а его осчастливит и сделает верным слугой на всю жизнь.

В глубине души он понимал тщетность своих мечтаний и слабо надеялся на милость наверняка давно забывшей о нем женщины. Теперь она стала для него еще более недосягаемой, чем ранее. И вряд ли здесь смогут помочь хоть Панин, хоть Кураев. У них свои планы, и вряд ли он в них хоть как-то вписывается. Разве что как исполнитель неких тайных поручений. Но теперь уже никто не сошлет императрицу в Шлиссельбург, где он, Мирович, смог бы оказать ей помощь, спасти, бежать вместе с ней. Теперь, скорее всего, в крепость отправят ее мужа – низложенного императора Петра Федоровича. А вот его Василию спасать почему-то совсем не хотелось…

«Хотя… – решил он после некоторого раздумья, – почему бы не использовать и эту возможность, коль представится случай. Когда ничего другого не останется… Прозябать дальше на свое нищенское жалование нет ни сил, ни желания».

Однако и этому плану мечтательного подпоручика Василия Яковлевича Мировича не суждено было сбыться. То ли судьба в очередной раз не благоволила ему, то ли просто уготовила иной, еще более трудный и тернистый путь. В первых числах июля, возвращаясь со своей ротой из караула и соскочив первым из баркаса на берег, он вдруг увидел полковое знамя, украшенное креповым черным бантом.

«Что за черт? – пронеслось у него в голове. – Кто мог умереть? Неужели было покушение на императрицу?» – От этой мысли в груди что-то кольнуло, и он лишний раз убедился, что чувства его, вспыхнувшие после первой встречи, пусть и угасли, покрылись пеплом за давностью лет, но окончательно не исчезли, а продолжают жить.