Борис Сопельняк - Восхождение

И вот, источая аромат ливанского кедра, покуривая американскую сигарету и помахивая волшебной тросточкой, барон Скосырев не шел, а, можно сказать, плыл в хорошо знакомую «Лагуну». Еще вчера он предложил Костину, как ему казалось, хитроумный план проникновения в среду проживающих в «Лагуне» богатеев.

– В идеале мне надо было бы поселиться в этом престижном отеле, – поглаживая тросточку, размышлял он вслух. – Но на это понадобится много денег, а их у нас на такие глупости нет. Я правильно говорю? – навис он над сидящим в кресле Костиным.

– Правильно, – согласно кивнул Костин, – на глупости у нас денег нет.

– Тогда надо сделать так, чтобы, не проживая в отеле, я стал там своим человеком, чтобы запросто мог туда приходить и чтобы леди Херрд услышала обо мне от своих знакомых, постояльцев этого отеля.

– И как ты это сделаешь?

– А вот так! – наклонился к его уху Борька и что-то жарко зашептал.

– Гениально! – воскликнул Костин и согласился финансировать его план.

Вальяжно шествующего господина в персиковом пальто швейцар заметил издалека. Он, чуть ли не вприпрыжку, сбежал по ступеням и, приветливо улыбаясь, залихватски приложил руку к форменной фуражке.

– Здравия желаю, господин барон! – попытался он стать по стойке «смирно».

– Ого! – искренне удивился Скосырев. – Да ты и впрямь почти что вылечился. Неужто последовал моему совету?

– Последовал, господин барон. На мою спину посадили десять пчел, было очень больно, но наутро я смог нагнуться и самостоятельно завязать шнурки.

– Ишь ты, – изумился Скосырев. – Я-то думал, что ты купишь мазь, сделанную на основе пчелиного яда, а ты решил действовать напрямую. Молодец! Только если дело дойдет до яда змеиного, не вздумай сажать на спину клубок гадюк! – хохотнул он и, протянув швейцару хрустящую банкноту: «Это тебе на поправку», прошествовал было в вестибюль, но вдруг, хлопнув себя по лбу, остановился и поманил к себе швейцара.

– Послушай-ка, директор двери, – сострил он, – а откуда ты знаешь, кто я такой? Я же прибыл сюда инкогнито.

– Это не составило труда, – заулыбался швейцар. – Когда вы курили, господин барон, то случайно оставили на столике коробок спичек с вашим титулом и вашим именем.

«Сработало! – мысленно поздравил себя Скосырев. – А Валька жадился на расходы. Подумаешь, сотня коробков лично для меня изготовленных спичек – и результат налицо. Ни у кого именных спичек нет, а у барона Скосырева есть!»

– Скажи-ка мне, будущий чемпион города по танцам, – продолжал острить Борька, – а что за человек ваш портье? Дела с ним иметь можно?

– Еще как! – ухмыльнулся швейцар. – Само собой, за приличные чаевые.

– Не подскажешь, как его зовут?

– Хименес, господин барон. Хуан Хименес.

Когда Борька Скосырев, как бы между делом, подошел к стойке, портье тут же поднялся навстречу и, любезно улыбаясь, спросил:

– Что угодно господину барону? Может, вы желаете у нас поселиться? Как раз сегодня освободился «люкс» с видом на море.

– Нет, Хименес, – небрежно бросил Скосырев. – «Люкс» мне не нужен, потому что я остановился у моего друга. Его вилла так просторна, а ему так одиноко… ну, вы знаете, после развода, – вспомнил Борька прочитанную в газете заметку о разводе какого-то миллионера, – что если я перееду к вам, он очень огорчится.

– Да-да, конечно, – согласно кивнул портье, – в такой ситуации оставлять друга одного было бы не по-товарищески.

– Но есть одна маленькая проблема, – продолжал Борька. – В Штатах у меня серьезный бизнес, поэтому я должен постоянно следить за курсом валют и котировкой ценных бумаг. А как я об этом узнаю в Испании? Только из газет. Выписываю я их чертову прорву: одни приходят утром, другие днем, третьи вечером. Представляете, что будет, если на вилле три раза в день будет появляться почтальон и бренчать в дверь: мой несчастный друг просто-напросто сойдет с ума!

– До этого лучше не доводить, – понимая, к чему клонит барон, несколько фамильярно улыбнулся многоопытный портье.

– Так вот у меня просьба, – достал Борька портмоне. – Нельзя ли сделать так, чтобы все эти газеты приходили сюда? В городе я появляюсь каждый день, хлопот с хранением у вас не будет, а я стану вашим постоянным посетителем… в том числе и в ресторане, – добавил Борька, – надо же мне где-то обедать, – ослепительно улыбнулся он.

– В принципе, оно, конечно, почему бы нет, но, – начал было портье, прикидывая, сколько содрать с барона и сколько тот оставит в ресторане.

– Что касается компенсации за хлопоты и за причиненные неудобства, – перебил его Борька, – то я попросил бы вас, Хименес, – положил он на стойку пачку новеньких банкнот, – необходимую сумму выбрать вам самому.

Это было нечестно! Это было таким ударом по самолюбию и гордости несчастного портье, что его лицо стало малиновым, а залысины покрылись горячим, как кипяток, потом. Но он взял себя в руки, здраво прикинув, что барон появляться здесь будет часто и с него всегда можно будет получить приличные чаевые.

А Борька, все видящий и все понимающий Борька, глумливо поглядывая на портье, не без иронии наблюдал за происходящей в нем борьбой и ждал, что же в конце концов победит – жадность или расчетливость? Когда Хименес взял всего пятьдесят долларов, Борька понял, что имеет дело с достойным партнером, небрежно добавил двадцатку и отправился на почту оформлять подписку на американские газеты.

Не прошло и недели, как барон Скосырев в «Лагуне» стал настолько своим и настолько уважаемым человеком, что многие обитатели «люксов» стали искать возможность быть представленными обаятельному блондину. С мужчинами барон сходился запросто: несколько слов о скачках или о футболе, потом дорогая сигарета, солоноватый анекдот – и готово: какой-нибудь английский лорд или немецкий граф считали большой удачей, что имеют возможность запросто пожать руку и перекинуться парой слов с таким интересным собеседником.

А вот с женщинами барон держался строго. Прекрасно замечая их зазывные взгляды и целуя ручки, барон почему-то оставался печальным, а его глаза выражали неизбывную грусть. И уж что совсем странно, он ни разу ни с кем не станцевал! А ведь оркестр в ресторане был прекрасный, и входящее в моду танго буквально всех сводило с ума. Всех, но не барона Скосырева!

И тогда по ресторану пополз неведомо откуда взявшийся слух, что в далекой России большевики расстреляли невесту барона, представительницу древнего рода Долгоруких. Когда графиню Долгорукую спросили о последнем желании, она попросила, чтобы в последний путь ей позволили взять фотографию жениха. Ей это разрешили. У стенки графиня стояла, прижимая к груди незабвенный образ барона. Пули, выпущенные комиссарами, сначала «пробили» грудь барона, а потом сердце его невесты.