Герви Аллен - Антони Адверс, том 2

Не понимая прочитанных слов, однако по обыкновению глубоко ими тронутый, капитан Биттерн парой строк охарактеризовал в дневнике этот богатый событиями день и собрался отойти ко сну. Наверху меняли вахту. Вошел первый помощник.

- Будут распоряжения, сэр?

- Завтра высокий прилив на заре, мистер Айкин. Приготовьтесь поднять большой якорь при начале отлива. Малый носовой поднимите сегодня. Доброй ночи.

Мистер Айкин колебался.

- Да? - спросил капитан, глядя через ночную сорочку, которая никак не желала налезать.

- Новый владелец только что поднялся на борт, сэр.

- Дьявол! - вскричал капитан. - Тихо же он прокрался!

- Так точно, сэр. Он и еще один человек подошли на маленькой лодке. И еще он сказал, завтра вы должны послать в факторию за его собакой, - добавил помощник и еле слышно хихикнул.

Капитанский клюв победно вынырнул из ворота ночной рубахи.

- И вы бросили его гнить на палубе, словно старую парусину? - взревел капитан.

- Так точно, сэр, - только и мог выговорить помощник.

- Черт тебя дери, Айкин, разве так принимают нового владельца? Уф! Мистер Адверс, мистер Адверс, где вы? - кричал капитан, выбегая на палубу в ночной рубашке.

- На собственной палубе, слава Богу, - отвечал Антони. - А это ваш призрак, капитан Биттерн? Вы похожи на Летучего Голландца.

Антони слышал отзвуки канонады, когда со своим отрядом продирался к фактории через джунгли. Он прислушивался, исполненный дурных опасений. Он был уверен, что слышит перестрелку. Он не знал, что и думать: то ли Мномбиби атаковал факторию, то ли сцепились "Единорог" и "Ла Фортуна". Он подгонял спутников, как только мог. Но дорога, которую он поручил Фердинандо расчищать на несколько миль от фактории, заросла лианами и ползучим кустарником, там и сям высились муравейники. Мост в пяти милях от цели источили термиты, пришлось давать утомительный крюк по болотам. На лошадиные ноги налипли пиявки. Как он ни подгонял, знакомый частокол показался уже сильно затемно. Они въехали в неохраняемые ворота - еще одно доказательство нерадения со стороны Фердинандо. Стояла такая тишина, что у Антони участился пульс. Потом он увидел, что все в порядке. Однако общее запустение явно говорило, что хозяин в долгой отлучке.

И тем не менее все было знакомо. Один взгляд с холма, и по редким огням Антони понял, что дом и пристань ждут его возвращения, и ждут в мире. Вставала луна. За мысом он различил силуэт "Единорога". Сердце подпрыгнуло. Там как раз поднимали якорь. Он еле-еле успел. Успел к отъезду? Как красиво лунный свет падает из-за черных стволов его пальм; как изящны золотые квадраты пушечных портов "Ла Фортуны" у пристани. Ночной бриз веял пленительным ароматом апельсиновых деревьев в цвету.

Под луной фактория Гальего лежала, словно некий арабский Авалон, спящий в пальмовых рощах, благоухающий пряностями, мерцающий мириадами зеленых светляков, которые несут мигающие светочи своей бледной любви через серебристое дрожание ночного воздуха. Он сам создал этот очарованный сад: растил деревья, пестовал всходы - и обращал в рабство людей. Сколько лоскутков лесного рая расхищено, чтобы составить его рай? В темном доме, должно быть, спит Нелета. Внизу в затоне стоит "Единорог". И он покинет этот остров? Он покинет - Цирцею? Да, он нашел волшебную траву моли. Он может оправляться в путь! Но он забыл, как дивно поют сирены в лунную ночь. Он не привязал себя к мачте. Скорее! Скорее, пока еще не поздно.

Он велел Хуану тихо отвести фулахов в заброшенную теперь долину и позаботиться о них. Хижины должны быть пусты - о, как пусты! Он предупредил, чтобы не будили Фердинандо и не извещали о его возвращении. Усталые люди повели лошадей к ручью, а сам он свернул на тропинку к дому.

Он долго не мог докричаться, чтобы открыли ворота. Наконец на стук вышла Чича. Она подняла бы радостный крик, не останови ее Антони. Он велел ей оставаться у входа и никого не будить. Она осталась проливать огромные негритянские слезы от радости, что он вернулся. Впервые он понял, как предана ему Чича. Бедная, бедная Чича, добрая, славная душа.

А Нелета?

Он тихо свернул в коридор и вошел в комнату.

И сразу предельная знакомость всего вокруг ослабила его решение покинуть дом. Все было в точности, как всегда. Те же полосы лунного света лежали на той же самой женщине, спящей, ждущей. Конечно, ничего и не было с тех пор, как он видел ее последний раз. Нет, он просто вернулся домой в конце дня, чтобы лечь в постель, как и вчера, и третьего дня. Завтра они встанут, позавтракают, он займется обычными делами. О чем это он только что думал? Все события последних месяцев исчезли. Он просто ляжет и прижмется к ней...

Как тихо. Только далекие джунгли рычат и ропщут под луной. Они будут роптать вечно. Здесь, в комнате...

Ровное дыхание Нелеты в темноте было как прочная связующая нить жизни и страсти, на которую нанизаны все знакомые мелочи, все чувства, все пережитое в фактории Гальего - от реки и до частокола. Нелета - жизнь и сердце фактории. И ее загадочная причина - внезапно понял Антони. Без нее здесь ничего бы не было. Он бы ничего не сумел. Нелета сделала его хозяином фактории, и Нелета - настоящая здесь хозяйка.

Он стоял, сгорая от неудержимого влечения. Это была не только страсть. Магнит, который тянул его, был мощнее, чем простое вожделение. Нелета была полюсом, осью жизни на Перцовом берегу. К ней сходились все меридианы, вели все дороги. И он чувствовал, что его увлекает к ней, спящей на кровати. Разве можно противиться этой тяге? Он с трудом отвернулся - кажется, чтобы сбросить одежду на знакомый стул. Он сел и начал снимать башмаки - и тут поднял глаза.

На Нелетином комоде светилось отраженным лунным светом большое зеркало. И в этом серебристом сиянии, в белом текучем свете, стояла мадонна, там, где он оставил ее несколько месяцев назад.

Она, тоже, была знакома.

Но знакомостью иных мест, времени, память о котором прихлынула разом, так что комната и все в ней, кроме маленькой статуэтки и свечения вокруг, оказалось выброшенным наружу и вновь лежало четко и объективно во вне его самого. Он больше не был их частью. Он снова сунул ноги в башмаки и подошел к комоду, на котором стояла фигурка.

Он вспомнил. Он возьмет ее с собой - ее и сотни других мелких, любимых вещиц, с которыми тесно сжился, удобных и памятных, которых ничем не заменишь, которых всегда будет недоставать. Прекрасные бритвы, подарок Чибо - Господи, как он по ним соскучился! Удобная одежда... запонки, которые прислала Долорес. Долорес! Где-то она сейчас!

Утеряна! Он растерял их всех - Анжелу, возлюбленную; нежную, спокойную Флоренс Юдни - дыхание северной весны и фиалок, спокойное, сильное цветение юности и непорочности. Какое пламя растопило эти снега, которым положено было спокойно таять под луной?