Герви Аллен - Антони Адверс, том 2

- Антони, - прошептал он, - сын мой...

Звуки падали в уши лежащего внизу человека, словно сухие, сгоревшие листья.

- Жив! - закричал Антони. Он вскочил. Он еще может что-то сделать! Он задрал голову.

Не поздно?... Нет, поздно... навсегда поздно...

- Вы умираете.

Листья звуков упали снова. Крест закачался. Человек на кресте пытался что-то сказать. Антони смотрел на эти мучения. Ветер отбросил волосы с лица. Антони видел лишь тело, борющееся за свою жизнь. Внезапно сквозь него проглянуло возлюбленное лицо брата Франсуа. Губы зашевелились не сами по себе, но подчиняясь велению разума.

- Это ты умираешь. Не я.

Антони стоял, обратившись в камень. Человек на кресте поднял лицо к небу.

- Помяни меня... Иисусе... я еще жив...

И потом победно:

- Я ЖИВ!

И еще:

- ИДИ!

Тело, привязанное ремнями и пробитое шипами, взметнулось вверх. Крест закачался на фоне неба. Потом замер.

Вновь стало тихо.

Цепочка муравьев поднималась вверх по кресту. Человек на земле смотрел вверх, но ничего не видел. Как бы над его сознанием проплывали облака. Ему казалось, что он смотрит со дна колодца. Потом он понял, что глядит в небо. Он выпал из вечности во время и успел себя подхватить. Он побежал вверх.

Когда он пришел в себя, то лежал на траве, на него смотрели темные лица, пес Симба лизал ему руку.

"Не стою того" - подумал он и отдернул ладонь.

Потом выбросил обе руки вперед, обнял пса и мучительно разрыдался.

Это спасло его от умопомешательства.

Они провели в долине всю ночь, разожгли большие костры, чтобы отогнать зверей. Пришлось просить фулахов о помощи. К счастью, единственный из них, кто умел читать Коран, вспомнил слова Магомета, что Христос - один из бывших прежде него пророков. Значит, они не нарушат закон, если помогут похоронить Христова служителя, убиенного от язычников. После долгих уговоров (Антони обещал им в фактории богатые дары) они согласились засыпать могилу камнями. Однако прикасаться к телу на кресте они отказались.

Это пришлось делать Антони и Хуану. В слабом свете костра они сняли с креста обмякшее тело. Они завернули его в богатый плащ, подаренный Антони Амахом. Они положили его на круглый маленький алтарь в дальнем конце пещеры. Они прислонили крест к дальней стене. Хуан ушел и вернулся с белыми цветами, которые собрал между камней. Он раскидывал их по пещере и плакал. Антони заметил, что башмаки он оставил при входе.

- Смотрите, сеньор, - прошептал Хуан. - Они украли серебряное распятие, которое лежало у доброго падре на алтаре. Значит, среди них были и христиане.

Антони помотал головой. Он не мог ни плакать, ни говорить.

Факелы догорали. Сгущалась ночь. Антони вспомнил лицо брата Франсуа под светом бугенвиллии в Регле.

"Этот свет взял его к себе. Я видел, как он уходит, - думал он. - Ему теперь хорошо. А я больше не могу тут оставаться. Я всего лишь человек".

- Он будет за нас молить, - сказал Хуан, когда они вновь вышли под звезды. - Нам простятся наши грехи. - Антони пожал его простую честную руку. Подождал, пока Хуан сходит за арабами. Они завалили вход в пещеру большими камнями и присыпали землей.

На языке ложащихся друг на друга камней думал Антони в ту ночь, сидя у костра с Симбой. Остальные спали. Вчерашний день изменил его настолько, что он не мог больше думать на людском наречии. Он стал другим человеком. Словно выхваченный из горнила клинок, его на мгновение окунули в холодную воду вечности и закалили навсегда. Когда он, пошатываясь, отошел от подножия креста, он вновь вступил во время. Однако металл его стал иным.

Как этот новый человек будет действовать, кто он такой, наконец, предстояло узнать самому. Он вовсе не думал, что случившееся с братом Франсуа имело целью его, Антони, закалить. "Нет, нет, тысячу раз нет!" Он был далек от подобных эгоистических предрассудков перед лицом мученической смерти, которая обрушилась на его вселенную словно космическая катастрофа, словно духовное землетрясение, и на несколько мгновений оставила его один на один с Богом, словно последнего человека на Земле. Эта смерть была предназначена ему одному не больше, чем землетрясение или шторм на море.

Однако он был замешан в ней. Он был вольным и невольным ее орудием. Глядя на догорающие угли в этой долине теней, он видел все скрытые пружины. И его роль в свершившемся, случайная, как может показаться, или провиденциальная, если всякая случайность провиденциальна, была одной из них. Смысл ее оставался понятен ему одному.

Единственный из всех, он имел глаза и уши понять. Фулахи могли только собрать камни и завалить гроб. Остальные спали, пока он стерег и на свой лад приобщался.

Даже Хуан спал. Бедняга! На его простом, крестьянском лице еще видны были следы слез. За пазухой, завернутые в платок вместе с душистыми листьями, лежали три шипа, извлеченные из рук и ног брата Франсуа. Хуан попросил разрешения взять их себе. Антони знал, что они отправятся в родную деревушку Хуана, в маленькую церковку на берегу моря. Здесь будут передавать из уст в уста нравоучительный рассказ вернувшегося из странствий моряка. Может быть, потянутся паломники из ближайших деревень. Это будет как "чудо" в Регле. Конечно, конечно, таково ли назначение и цель брата Франсуа - три шипа в деревянном ларце на сельском алтаре? Нет! Нет! Каким-то образом, каким, еще предстоит узнать, он, Антони, понесет этот свет дальше. Когда придет время, он снова его зажжет. Наверно, зря он не забрал из пещеры факел. Может быть, Хуан по-своему забрал. Может быть, шипы на алтаре и паломники - тоже способ поддерживать факел горящим. Но он должен найти свой способ нести этот свет. Теперь он знал, что протягивает ему мадонна. Младенец на ее руках вырос в человека на кресте.

Он плотнее закутался в плащ и сидел во тьме, глядя в догорающие угли. Он не спал, но погрузился в бессловесные раздумья. Ночь прошла. Солнце растопырило над облаками исполинскую пятерню. Одним махом тропическая заря залила небо. В глаза ударило нестерпимое солнце.

"Да будет свет".

"Иди!"

"Иди! Пусть Аллах всегда освещает твой путь". - сказал Амах.

"Иди" - было последнее напутствие брата Франсуа, обращенное то ли к собственному духу, то ли к духу Антони. Очень похоже на него - в последнюю минуту думать о другом. Теперь вся вселенная как бы наполнилась и гремела этим словом; молнии света ударяли в холм, обращая его в день.

Лучи стремились к западу, туда, где этот глагол-движение означал путь к спасению или вечной гибели. В Фута-Джаллоне, на востоке, откуда приходит заря, люди могли сидеть и ждать ниспосланной Аллахом судьбы. Ее можно дождаться и здесь. Но он, Антони, должен возвращаться домой. Ему сказано - "Иди!"

Он разбудил спящих, и они поскакали по тенистой еще долине так, словно надеялись оставить самих себя позади.