Эмилио Сальгари - Черный Корсар. Королева карибов. Иоланда, дочь Черного Корсара (сборник)

– Клянусь дьяволом, которому я служу!.. – воскликнул со смехом Кармо. – Если у губернатора Маракайбо все такие молодцы, то, выходит, он не кормит их каплунами. Взгляните-ка, ведь он тощ, как селедка. Вздернуть его на сук будет легко.

Кармо зажег кусок фитиля, оказавшийся у него в кармане, и поднес его к лицу испанца.

– Я не велел его вешать, – повторил Корсар. Дотронувшись до пленника кончиком шпаги, он приказал: – А теперь говори, если шкура тебе дорога.

– Шкуру вы все равно с меня спустите, – ответил испанец. – Скажу я вам все, что вы хотите, или не скажу – живым от вас не уйти!

– А испанец не трус, – заметил Ван Штиллер.

– Своим ответом он заслужил пощаду, – добавил Корсар. – Ну, будешь ты говорить?

– Нет, – ответил пленник.

– Я обещал тебя пощадить.

– А кто вам поверит?

– Кто?.. Да знаешь ли ты, кто я такой?

– Флибустьер.

– Да, но зовут меня Черный Корсар.

– Пресвятая Богородица Гваделупская! – воскликнул испанец, посинев от страха. – Черный Корсар в этих местах!.. Вы явились, чтобы уничтожить всех нас и отомстить за вашего брата, Красного Корсара?

– Да, если ты не будешь говорить, – ответил мрачно флибустьер. – Я уничтожу вас всех, а от Маракайбо не оставлю камня на камне.

– Por todos santos! [4] Ради всех святых! (исп.) Черный Корсар здесь!.. – повторил пленник, не пришедший еще в себя от неожиданности.

– Говори!..

– Я погиб, и ничто меня не спасет.

– Да будет тебе известно: Черный Корсар – рыцарь и умеет держать слово, – торжественно сказал капитан.

– Тогда спрашивайте.

По знаку капитана Ван Штиллер и Кармо подняли пленного и усадили его под деревом. Они не стали развязывать его, хотя были уверены, что он не настолько безумен, чтобы попытаться бежать.

Корсар уселся напротив испанца на огромное сплетение корней, напоминавшее клубок змей, а оба флибустьера стояли в зарослях на страже: могло статься, что пленник пришел не один.

– Отвечай мне, – проговорил Корсар после недолгого молчания. – Тело моего брата все еще висит на площади?..

– Да, – ответил пленник. – Губернатор велел не снимать его три дня и три ночи, а потом бросить в джунгли на съедение диким зверям.

– Как ты думаешь, можно его похитить?

– Наверное. Ведь ночью площадь Гранады охраняет только один часовой, правда повешенных там пятнадцать, но ведь они же не сбегут!

– Пятнадцать!.. – воскликнул мрачно Корсар. – Значит, Ван Гульд не пощадил никого?

– Никого.

– И он не боится мести флибустьеров с Тортуги?

– В Маракайбо хватает пушек и солдат.

Презрительная улыбка скривила губы гордого Корсара.

– Что пушки! Наши абордажные сабли стоят большего, вы это видели во время штурма Сан-Франциско-ди-Кампече, в Сан-Агостино во Флориде и в других местах.

– Верно, но в Маракайбо Ван Гульд чувствует себя в безопасности.

– Ах так!.. Посмотрим, как он заноет, когда я сговорюсь с Олоне.

– С Олоне!.. – воскликнул, весь трепеща от ужаса, испанец.

Корсар, казалось, не обратил внимания на испуг пленного, так как продолжал другим тоном:

– Что ты делал в лесу?

– Охранял побережье.

– Один?

– Да, один.

– Испанцы боятся нашего нападения?..

– Опасаются, потому что в заливе замечен подозрительный корабль.

– Чей? Мой?

– Раз вы здесь, то это, должно быть, ваш корабль.

– И губернатор поспешил, наверное, укрепиться.

– Более того, он послал надежных людей в Гибралтар [5] Здесь: город в Венесуэле на берегу озера Маракайбо. , чтобы предупредить адмирала.

На этот раз настал черед капитану содрогнуться от мрачных предчувствий.

– О! – воскликнул он; его лицо стало еще бледнее. – Так, значит, мой корабль в большой опасности! Впрочем, когда корабли адмирала подойдут к Маракайбо, я уже буду на борту «Молниеносного».

Он резко поднялся, свистом подозвал флибустьеров, стоявших в зарослях на карауле, и кратко приказал:

– В путь!

– А что делать с этим человеком? – спросил Кармо.

– Возьмем его с собой. Если он сбежит, вы ответите мне за него.

– Гром и молния! – воскликнул Ван Штиллер. – Я его буду держать за пояс, чтобы ему и в голову не пришло удариться в бега.

Они снова тронулись в путь, держась друг за другом. Кармо шел впереди, Ван Штиллер – сзади, стараясь ни на минуту не упускать из виду пленника.

Начало светать. Темнота быстро рассеивалась, прогоняемая розовым светом, разливавшимся по небу и проникавшим даже сквозь чащу гигантских деревьев.

Обезьяны, столь многочисленные в Южной Америке, особенно в Венесуэле, просыпаясь, наполняли джунгли странными криками.

На вершинах асай – грациозных пальм с тонким изящным стволом, в зеленой листве огромных эриодендронов, в зарослях сипосов – крупных лиан, вьющихся по стволу деревьев или цепляющихся за воздушные корни ароидных кустарников, на ветках роскошных бромелий, усыпанных пунцовыми цветами, – всюду можно было заметить ловко скачущих обезьян всевозможных пород.

Тут расположилось небольшое стадо мико – самых мелких и вместе с тем самых ловких и умных обезьянок, настолько миниатюрных, что их можно спрятать в карман пиджака; там бродило стадо львиных игрунок – обезьян чуть побольше белки, украшенных прекрасной гривой, делающей их похожими на маленьких львов; чуть поодаль виднелась группа мон – самых тощих на свете обезьян с такими длинными лапами, что они похожи на огромных пауков; еще дальше – компания макак, страдающих манией опустошения и наводящих ужас на бедных плантаторов.

Не было недостатка и в пернатых, крики которых смешивались с воплями обезьян. Среди огромных листьев помпонассы, идущих на изготовление прекрасных легких шляп, в рощах ларансий, усеянных цветами с острым душистым запахом, на кварезмах, стройных пальмах с пурпурными цветками, во весь голос распевали маленькие лори – разновидность попугаев с головой темно-синего цвета, раскачивались ара – крупные красные попугаи, с утра до вечера с упорством, достойным лучшего применения, без конца повторяющие: «Ара, ара…» – стонали «плаксы», прозванные так за свой жалобный крик, напоминающий детский плач.

Путники не останавливались, чтобы полюбоваться цветами и птицами. Они шли быстро, отыскивали тропки, проложенные дикими зверями или местными жителями, стараясь поскорее выбраться из этого хаоса растительности и увидеть Маракайбо.

Корсар снова стал задумчив и мрачен, каким он был у себя на корабле или во время пирушек на Тортуге.

Завернувшись в широкий черный плащ, надвинув шляпу на глаза и не снимая левой руки с эфеса шпаги, хмурый, он шагал вслед за Кармо, не глядя ни на своих товарищей, ни на пленного, словно во всем мире был только он один.