Томас Рид - Гаспар-гаучо. Затерявшаяся гора

Отъехав от бискачеры, Гаспар вновь остановил коня, вглядываясь в землю. Заметив это, Людвиг и Чиприано тоже остановились, Гаучо с необычайным вниманием изучал следы.

– Нашел что-нибудь? – спросил Чиприано.

– Не нашел, сеньорито, а потерял…

– Что такое?

Пропали следы больших подков. Следы пони остались, а вторых подков след исчез.

Теперь уже все трое внимательно разглядывали почву, медленно разъезжая взад и вперед вдоль следов индейского отряда.

Гаучо не ошибся: следы крупных подков, действительно, оборвались.

– Теперь все ясно, – прошептал Гаспар, прекратив поиски.

– Что «ясно»? – спросил Чиприано.

– А помните, четвертый, самый свежий, след подков – тот, который через реку и пошел дальше на становище? Теперь ясно, что, кто б ни ехал на этом подкованном коне, белый или индеец, во всяком случае, он сопровождал отряд только до привала и, проведя там ночь, пустился обратно. Впрочем, все это не так уж просто. За спиной Агвары и его индейцев действует кто-то другой. Догадываюсь – кто…

Последние фразы гаучо произнес под сурдинку. Он еще не хотел делиться своими подозрениями насчет Франсиа и Вальдеца.

– Над этим пропавшим следом задумываться не стоит, – громко говорил он, пуская коня легкой рысью – Сейчас нам важна Франческа!

Около часа путники ехали, не меняя аллюра. Следы вели их вверх по Пилькомайо, то спускаясь к самой воде, то огибая холмы с крутыми прибрежными склонами. У одного из таких холмов Гаспар вновь осадил коня. Его занимал не холм и не конский след, а большое дерево со светло-зелеными листьями, стоявшее в стороне на равнине. Это была одна из разновидностей мимозы, из семейства бобовых [32], очень распространенной по всем горам и равнинам Южной Америки, особенно в Чако. Гаучо свернул с пути.

Подъехав к дереву вплотную, он сорвал с него пучок цветов, спешившись, принялся рассматривать цветы так подробно и внимательно, что в эту минуту его можно было принять за ботаника, определяющего род и вид нового растения.

Чиприано и Людвиг тоже спрыгнули с коней.

– Что там еще, Гаспар? К чему тебе эти цветы? – крикнул нетерпеливый Чиприано. – Время дорого!

– Правильно, сеньорито, – внушительно ответил гаучо. – Потому-то я и занялся цветами. Похоже, что нам придется свернуть со следа. Если дерево не лжет, то скоро нам будет не до индейцев: придется спасать свою шкуру.

– Что ты говоришь? – изумились мальчики.

– Подойдите сюда, сеньорито. Приглядитесь к цветам.

– Подойдите сюда, приглядитесь к цветам

– Ну что же? – пожал плечами Чиприано. – Я ничего особенного не вижу.

– А я вижу, – возразил Людвиг, усвоивший от отца кое-какие сведения по ботанике. – Листья свернулись, а в это время дня им надо бы распускаться. Это дерево – «уиней». Сегодня нам встретилось довольно много мимоз, но таких сморщенных цветов я на них не видел.

– А ну-ка, – сказал Гаспар, – последите немного за цветами.

К величайшему своему изумлению, Людвиг и Чиприано заметили, что венчики постепенно сжимаются, а пестики сморщиваются, словно увядая у них на глазах.

– Черт побери! – воскликнул Гаспар. – Если дерево не лжет – а на моей памяти оно ни разу не солгало, – то минут через двадцать налетит ураган и всех нас выбьет из седел. Честное слово, сейчас начнется «темпораль», или «тормента». Спрятаться негде… Можно в одну минуту задохнуться. Впрочем, я вспомнил поблизости одно местечко. Ну, мальчики, живо! Садитесь на коней и скачите. Положение серьезное. Не оплошайте…

В ту самую минуту, когда следопыты свернули в сторону от дерева-барометра, в сорока или пятидесяти милях от них двигалась пампасами другая кавалькада. Это были преследуемые – Агвара с отрядом юных воинов. Они направлялись в священный город, где их ожидало все племя.

С тех пор как мы расстались с этим отрядом, в нем случилось немало перемен. Все индейцы были налицо, но один из воинов лежал поперек седла, словно мешок муки. Пуля Гальбергера оказалась смертельной. Обрывки «сипос» – ветвей лианы, найденные Гаспаром на месте привала, остались от куска, которым индейцы прикручивали к седлу убитого товарища.

Вальдеца с отрядом уже не было, но бок о бок с юным кациком ехала Франческа Гальбергер.

Связывать ее индейцы не стали. Они не боялись, что девочка убежит, да и сама она не помышляла о бегстве, понимая всю его безнадежность. Ее белокурые локоны растрепались, щеки побледнели, в глазах застыло выражение скорби. Казалось, она не смотрит, куда ее везут, но вся поглощена стараниями держаться в седле, чтоб не упасть и не быть растоптанной конями индейцев. Она молчала, плотно сжав губы.

Юный кацик был любезен и пытался завоевать расположение Франчески. Он то и дело заговаривал с ней, уверяя, что в случившемся виноват не он, а Вальдец. Разве тот не был старым врагом ее отца? Агвара слыхал это от самого Вальдеца. Вальдец кончил тем, что сбежал: значит, он боится возмездия. Если бы он доехал с отрядом до становища племени тоба, на него обрушилась бы кара…

Агвара не решался открыто назвать дочь Гальбергера своей пленницей. Он объяснил, что нельзя отвезти девочку немедленно к матери, так как враги тобасов, гуайкуры, выступили как раз на тропу войны, и отряду его поручена разведка. Проследив врагов, он должен вернуться с важными сведениями в становище племени; поэтому он и не может сейчас ехать в эстансию. Не бросать же девушку одну в пампасах! Поневоле приходится взять ее с собой. Скоро он, Агвара, отвезет ее в усадьбу к матери…

Всей этой ложью вождь обольщал и обманывал юную пленницу. Но она ему не верила и почти не слушала его. Франческа уже успела подметить влюбленность Агвары. Кроме того, она расслышала конец его разговора с Вальдецем. Вкрадчивые речи кацика только углубляли ее отвращение к нему. Не отвечая Агваре ни словом, ни взглядом, она сидела, потупившись, в седле. Бедная девушка была слишком подавлена, чтобы думать о будущем. Все ее мысли вращались вокруг убийства отца. Надеяться было не на что: ведь Нарагваны нет больше в живых.

Отряд продвигался вперед в мрачном молчании. Прекратились шутки, умолк смех. На сердце у всех было тяжело, лица выражали тревогу. Что скажет племя, когда увидит мертвого юношу? Что скажет оно, когда узнает все? Что теперь делать?

И вдруг это раздумье было прервано громким испуганным криком одного из всадников, ехавших в голове отряда.

Индейцы вскочили на спину коням и, выпрямившись во весь рост, напряженно вглядывались в равнину. Только убитый остался лежать поперек седла, да Франческа сидела неподвижно, равнодушная к новым бедам, которые могли над ней стрястись.