Томас Рид - Гаспар-гаучо. Затерявшаяся гора

– Хочешь освободиться? – спросила Насена.

– А ты здесь при чем? – ответила Франческа, не веря дружелюбной улыбке.

– Насена может тебя освободить, если ты пожелаешь…

– Если я пожелаю? Насена смеется надо мной! – усмехнулась пленница, невольно перенимая напыщенную, с нашей точки зрения, манеру индейцев – называть собеседников в третьем лице. – Конечно, хочу! Каким образом думает Насена меня освободить?

– Я верну бледнолицую ее родичам.

– Они далеко… За сотни миль отсюда… А Насена сама проводит меня?

– Нет, бледнолицая ошибается: за ней пришли ее друзья, они близко.

Пленница встрепенулась… Луч давно погасшей надежды блеснул в ее глазах.

– О ком говорит Насена?

– О белокуром Людвиге, о смуглом парагвайце – твоем двоюродном брате и Гаспаре-гаучо. Они тебя ждут в окрестностях тольдерии, у подошвы холма. Насена с ними сговорилась и обещала тебя привести. Бледнолицая сестра моя, – нежно проговорила Насена, взяв Франческу за руку, – доверься Насене: она тебя не обманывает. Ты вернешься к брату, к друзьям и к тому, кто ждет нетерпеливей всех…

Пленница изумилась. Кто посвятил Насену в ее тайну? Как могло это случиться? Чиприано не мог ее выдать.

Франческа забыла, что индеянка многие годы была близкой соседкой и сама, с прозорливостью своей расы, догадалась, что девушка неравнодушна к двоюродному брату.

Насена предлагала побег. Так хочется поверить индеянке!

– Бледнолицая сестра моя, доверься Насене

– Благодарю тебя, Насена. Ты назвала меня белой сестрой. Разве могла бы ты говорить так ласково, если б хотела мне зла? Я пойду за тобой куда укажешь. – И Франческа протянула индеянке руку.

Девушки направились к порогу. А сторож? Насена о нем забыла. Вдруг он не выпустит их? Франческа поняла причину ее замешательства. Они зашептались. Насена решила идти напролом, еще раз сыграв на талисмане Шеботы. Караульщик тяжко дышал на пороге. Бедняга страдал астмой. В груди его что-то свистело и клокотало.

Индеянка и Франческа, держась за руки, подошли к задыхавшемуся рабу.

– Я забыла тебе сказать: бабушка Шебота требует бледнолицую к себе; я провожу ее.

– Ни шагу из тольдо! – прохрипел страж. – Шебота убьет меня, если я позволю уйти бледнолицей.

– Но бабушка мне велела ее привести.

– Откуда я знаю?

– Скоро же ты забыл, что я тебе показывала. – И Насена подала ему талисман.

Раб Шеботы взял ожерелье.

– Оно самое, – сказал он, с такой силой потряхивая связкой зубов, что они защелкали, как кастаньеты, – но я не пущу бледнолицую. Жизнь мне еще дорога!

– На что тебе жизнь без свободы? – шепнула ему Франческа на его родном, испанском, языке.

Раб вздрогнул и протер глаза, как бы очнувшись от долгого сна.

– Свобода, говоришь ты? Давно это было… Я больше не тот… Я тень человека…

– Свобода тебя воскресит, – сказала ему Франческа, стараясь придать своим словам возможно большую убедительность.

– А бабушка Шебота? – тупо пробормотал опустившийся пленник.

– Забудь о ней. Я – твоя соотечественница и подруга по несчастью. На выручку мне пришли друзья. Они здесь, близко.

– Каррамба! – воскликнул раб.

Родная речь в устах Франчески настолько его потрясла, что в тусклом сознании всплыло даже это энергичное проклятие испанцев.

– Возьми меня с собой.

– Охотно.

И дочь Гальбергера вывела из тольдо своего тюремщика, робкого и покорного, как овечка.

Насена молчала, восхищаясь присутствием духа Франчески. Она шла вперед, знаками указывая путь.

Как только Насена ушла в индейский город, гаучо и его спутники решили спуститься с холма, но не большой дорогой, соединявшей кладбище с тольдерией, а узкой тропинкой, которой поднялись на платой индеянка успела сговориться с Гаспаром. Она сообщила ему о событиях, взволновавших племя, а он научил ее, как действовать в случае удачного похищения Франчески. Назначили место встречи по ту сторону холма.

Насене было хорошо знакомо огромное дерево – сеиба и тропинка, на которой ее поджидали. Еще девочкой бегала она сюда – поиграть под сеибой. Здесь было излюбленное сборище молодежи тобасов для прогулок по равнине, в пальмовые рощи. Здесь же скрещивались две дороги на кладбище: кратчайшая и более крутая – обходная, о которой Гаспар не подозревал. Он знал положение сеибы и путь к ней: большего и не требовалось; индеянка же могла прийти любой из двух дорог. Лишь бы она привела Франческу.

Всех спокойней был Людвиг, уверенный в Насене, но радость его в связи с близким освобождением сестры омрачалась смутной тревогой: по каким мотивам Насена вызвалась освободить его сестру? Она не дружила ни с ним, ни с Франческой. Индеянка способствует бегству пленницы из ревности, назло Агваре?

Людвиг, однако, умолчал о своих подозрениях. Оседлали лошадей.

– Черт возьми! – ворчал гаучо, размахивая поводьями. – Скорей бы уехать отсюда: здешний климат нам вреден, хоть место высокое и воздух горный. В хорошенькую мы попадем ловушку, если смуглянка изменит и предаст! На равнине можно, по крайней мере, рассчитывать на быстроту лошадей. Спустимся пока что.

Гаспар передал поводья своего коня Чиприано.

– Подержи, сеньорито, пока я схожу за Шеботой. Наделала хлопот старая ведьма. Нам – обуза, и лошади – лишний груз, хоть весит старуха не больше, чем мешок с костями.

– Ты серьезно берешь ее с собой, Гаспар? – спросил Чиприано.

– Как же иначе, друг мой? Не успеем мы тронуться – ворожея кинется в город. Сам понимаешь, что из этого выйдет! Погоня! Можно, конечно, оставить ее здесь связанной, но завтра же утром ее хватятся и придут сюда.

Гаучо задумался: как обезвредить Шеботу?

– Почему не оставить ее в колючей чаще привязанной к дереву? – спросил Чиприано. – Ее не так сразу найдут в густой листве. Рот старухе завяжем…

– К чему напрасно мучить бабушку-ворожею… Толку от этого все равно не будет… Индейцы, хотя и ходят с обнаженным торсом, продираются, как змеи, среди колючих кустов. К тому же ты забываешь собак. Их целая свора, с великолепным нюхом. Они почуют знахарку, пропахшую пряными снадобьями, за полмили.

– Правильно, – сказал Чиприано, – они ее найдут.

– Еще ужасней будет, если никто не набредет на старуху, – заметил жалостливый Людвиг.

– Что за миндальничание! – удивился Чиприано. – Нам это было б на руку.

– Нет, ты подумай, Чиприано, каково ей придется. Прикрученная к стволу, без всякой надежды на избавление, она умрет медленной смертью от голода и жажды. Мне старуха противна так же, как и вам, но мы не в праве ее казнить или обрекать на пытку.