Андрей Турбин - Авантюристы

— Вы, сударь, чай, сегодня не нанырялись? — дядька покосился в сторону Нарышкина. — Много нас таких ныряльщиков наберется? Что скажешь, Степан Афанасьич?

— Плавать я еще так-сяк, а вглубь мырять не сподоблюсь. — Степан поежился и развел руками. — Не дал бог умениев… да и страх берет, как подумаешь, какая нечисть на дне обретается!

— Старый ты суеверный дурень, — в сердцах бросил Нарышкин. — Русалки тебя там защекочут, что ли?

— Русалки не русалки, а только на рожон переть, к черту водяному в гости — это Вы, сударь, меня увольте. Охоты нет!

— Место хотя бы приметили? — Сергей тоскливо посмотрел на чистую, будто выстиранную дождем гладь реки.

— Вот там! — Терентий указал рукой направление. — Пароход плыл так, мы так… Вон, против того мыска мы его и того… Или нет… вон, как раз горка… Стало быть, от ее прямо держать…

— Да не горка, дурья твоя голова! — вскинулся Степан. — Вона там… вишь… пригорок. От его — маленько в сторону… и поперек…

— Сам ты «поперек»! Сказано тебе — горка!

Тут только Нарышкин понял, что никто, включая его самого, не представляет себе точное место гибели парохода. Плотный дождь скрыл берега. В абордажном пылу никто не подумал определить ориентиры. А в это время река несла и несла их вниз по течению…

— Выходит, плакало наше злато-серебро, — подытожил Сергей.

— Я так думать, что это не есть главный сокровищ, за которым вы охотился! — подал голос доселе молчавший Заубер.

Все дружно повернули головы и посмотрели на него.

— Это есть, как говориться, — малый толика. Главный сокровищ — тут, у меня… в мешок!!!

Немец выдержал эффектную паузу.

— И когда успел подтибрить! — вскинулся Степан. — А ну, вываливай! Делить станем!

Иоганн Карлович многозначительно улыбнулся:

— Я прошитал рукопис, что вы забраль на пароход! Отшень сложный гретшеский шифрованный письмо… и немножко не есть разборчиво. Но самый суть я понимать… О, я понимать все!

Заубер обвел победоносным взглядом компанию, разом навострившую уши.

— Нам надо без единый промедлений ехать в Истамбул!

— Куда? — переспросил Нарышкин, не веря своим ушам.

— В Истамбул, — ответил Заубер, и усы на сияющем лице его победоносно зашевелились.

— Ис-там-бул, — повторил он по слогам. — Это находиться в Турция!!!

Не по времени злой штормовой ветер, пришедший с Черного моря, сеял над городом мелкую водяную пыль, норовившую попасть прямо в лицо. Прокопий Архонт нервно теребил перевязь меча. Невысокий царедворец, в одежде воина он казался самому себе довольно нелепым. Куда привычнее было носить отделанный жемчугом и золотой каймой с нашивками зелено-фиолетовый скарамангий. Однако теперь, в это нелегкое время, приходилось быть во всеоружии. Да и положение, в котором оказался осажденный Город, обязывало переменить придворную одежду на более подобающие моменту доспехи воина. Прокопий поежился и плотнее запахнулся в пурпурный плащ, надетый поверх доспехов. Плащ был дивной красоты — прошлогодний подарок от базилевса за победу в колесничных ристаниях. Дар бывшего императора Исаака Второго, ныне слепого, низверженного в темницу правителя Византии…

Великолепный плащ! На каждые две шелковые нити в нем приходилась одна золотая. Золотом вытканы резвящиеся в пурпуре львы, леопарды и грифоны. Прокопий стряхнул с плаща холодные капли и еще раз огляделся.

Отсюда, с крепостной стены, воздвигнутой еще при Феодосии, открывался дивный и величественный вид. Слева была бухта и змеящийся в даль залив Золотой Рог, на противоположном берегу которого виднелись столичные предместья Пера и Галата. Справа туманился неспокойный, весь в белых гривах волн Босфор.

«Босфорус». На языке Гомера слово это означало «Коровий брод». Греки верили, что именно здесь, на этих берегах, громовержец Зевс, спасая от гнева жены, превратил в корову свою возлюбленную Ио, дочь Иноха. Прежний город греки называли Бизантионом, по имени одного из легендарных аргонавтов, что плавали в Колхиду за золотым руном. Говорят, что когда Константин Великий увидел это место с моря, он воскликнул в воодушевлении: «Вот столица мировой империи». Дабы пророчество осуществилось, он перенес сюда на границу Азии и Европы столицу империи Римской. Так возник «град Константина».

Константинополь лежал по обе стороны залива огромным веером, расширяясь с востока на запад. Как и всякий портовый город, он поднимался из моря. От пристаней у подножья крепостных стен к густому лабиринту улиц, притонов, торговых дворов, лавок менял, мастерских, дворцов, садов, монастырей — до золотых куполов святой Софии. Вся Византия была здесь: императорский двор и патриаршая церковь, судейские чиновники, воины наемной гвардии, тюремщики, прорицатели, купцы, мастера золотых дел, завсегдатаи ипподрома и портовые потаскухи, всем хватало места в этом гигантском городе. Позади стены, каменной лентой опоясывающей его, вырастали мокрые черепичные крыши домов, мраморные фасады дворцов, увенчанные крестами купола златоглавых храмов. Там были ипподром и акрополь, форумы и акведук Валента, зеленые сады и парки, а над всем этим царил храм Святой Софии — дыхание силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя.

Еще выше, над храмом — клочок ослепительной небесной синевы, крошечный остров среди тяжелых, будто наевшихся досыта бедой туч.

— Тучи, — думал Прокопий, разглядывая громоздящиеся друг на друга облачные массы. — Тучи сгустились над Византией в этот недобрый год… Год одна тысяча двести четвертый, от Рождества Христова…

На пляже, в месте, называемом Аркадия, Степана укусила медуза. Одуревший от черноморского зноя, он долго сидел на берегу, не решаясь зайти в воду. Нарышкин, Заубер и дядька Терентий, фыркая и отплевываясь, прыгали на волнах в полосе прибоя. Катерина, приподняв юбку и слегка обнажив стройные, белоснежные ноги, весело смеялась и пританцовывала по колено в пене морской.

— Постыдилась бы, — проворчал в сторону дочери Степан. — Дорвалась, как Мартын до мыла, и на тебе — ножищи заголять!

— Иди сюда, Степан Афанасьич! — пригласил «Гроза морей». — Водичка чудо хороша! Бодрит!

— Das ist gut! — согласился Иоганн Карлович.

— Поди, Степа, помойся, — поддакнул Терентий. — А то воняешь уже, как солдатский сапог!

— Ступайте сюда, батюшка, не сидите как обваренный! — пропела Катерина. — Когда еще в море-окияне приведет господь ополоснуться!