Стивен Робертс - Остров затонувших кораблей

Так ломиться сквозь стену, как проломился Гарри, мог только носорог. Это у него называлось «по тихому». Удивительно, что нас не услышали. Интересно, что тогда у Гарри означает «напролом»?

Праздник как раз начинался, били барабаны, звенели колокольчики, трещали колотушки. В этом гаме треск, произведённый нашим боровом, остался незамеченным. Мы по очереди выбрались в дыру.

Отсветы пламени падали на зелень растительности, освещая нам путь. Тень от шалаша образовывала как бы тёмный коридор, по которому мы продвигались ползком, преодолевая открытое пространство меж деревней и джунглями.

Футов триста на животе. Как стадо крокодилов, ползущих к воде, двигались мы к спасительной стене леса. Билли впереди. Прокладывал путь. Гарри за ним. Он так выгибался, уж лучше бы пешком шёл — настолько его зад возвышался над травой.

Нам повезло. До леса мы добрались. Вот дальше во тьме пробираться — ну никак. Вы пробовали пробиться сквозь ельник, заросший шиповников? Тогда попробуйте. И обязательно ночью.

В общем, попали мы в тупик. Оставалось только добираться до тропы, по которой нас привели сюда. Миновать ловушки, вернуться на побережье и там решать, как быть дальше. Мы знали лишь, что придётся перебираться через речку, а мост несомненно охраняют. Можно ли спуститься к руслу? Да и где она, та река? Казалось, она повсюду вокруг нас. Шум воды сливался с шелестом ветра, предвещавшего скорую перемену погоды.

В какую сторону двигаться к тропе, начисто забыли. Билли утверждал, что направо. Морган твердил, налево. Я был согласен с обоими, так как тропа находилась на другой стороне лагеря, и не было разницы, с какого боку к ней заползать.

Никак не могли прийти к согласию. Мнения разделились.

Стали спорить. Гарри поднялся, начал размахивать руками. Вот-вот на крик перейдёт.

Пора было сматываться. Дуракам одна дорога, а мне другая. Бен Ганн сам по себе. Бен привык о себе заботиться, чтоб никто не мешал, под ногами не путался. Пока они спорили, я полез дальше, в траву и кустарник. Уж лучше разодрать шкуру в чаще, чем остаться на ужин. Главным блюдом.

Спорщики не заметили моего исчезновения. Упрямые тупицы вообще перестали что-либо замечать, кроме своих доводов. Я был уже далеко, когда раздались крики и шум борьбы. Ничего другого я не ожидал, с безрассудным таким-то поведением…

Бен Ган не пропадёт. Он просто исчезнет, увязнув в этой чащобе. Или на обед четвероногим достанется. Тут наверняка есть пумы или другие любители мясца, помимо каннибалов.

Я решил дождаться рассвета. Утром голова посвежее, лучше соображает. Да и дорогу видно. А то я и взаправду, едва глаза себе не выцарапал в этом кустарнике.

А когда рассвело, то оказалось — до побережья оставалось шагов двадцать… Я спал, скорчившись на жесткой земле, переплетённой корнями, отдавливавшими бока, в то время, как до мягкого песочка оставалось всего ничего… Я осторожно выбрался на открытое пространство. Всё тихо, никого.

Как быть дальше? От моих товарищей, скорее всего, только косточки остались. Так что стоило уносить ноги подальше. Вот только, в какую сторону? Если это материк — стоило двигаться вдоль побережья, пока не наткнусь на цивилизованных людей. А если остров? Обходить его по кругу, пока не попадусь на глаза туземцам? Благодарю покорно.

Стоило разведать, где я всё-же нахожусь. Надобно всё-таки идти вдоль берега, наблюдая, не поведёт ли меня по кругу. Если всё время будет уводить влево — я на острове. Тогда придётся искать лодку или пирогу, и плыть дальше, на запад, к материку.

В животе заурчало. Надо бы подкрепиться. Я осторожно выбрался на отмель, надеясь поискать моллюсков. Фрукты-ягоды, незнакомые мне, пробовать не хотелось.

Однако позавтракать мне было не суждено. Как только я вошёл в воду по колени, как сзади раздалось картавое на ломанном английском:

— Идти! Тихо…

Я замер… Вот только — же озирался, никого поблизости не было. И вдруг голос за спиной. Демоны, не иначе…

Я осторожно обернулся. Позади стояло полуголое существо дикарского племени. Тёмное, с пухлыми губами и сверкающими глазами, обвешанное таким количеством разнообразных побрякушек, что удивительно было, как его шея не сломится. На голову его была нахлобучена широкополая шляпа, причём задом наперёд, судя по пряжке и перу, свисавшему на глаза. Вместо копья дикарь держал в руке корягу, более подходящую для чесания спины, чем для боя. Коряга была обвешана перьями, куриными лапками и косточками, и украшена грубой резьбой.

«Никак шаман» — подумал я, стоя, как истукан по колени в воде.

— Идти! — снова приказал дикарь, гостеприимным жестом поведя рукой в сторону берега. Он широко улыбался, показывая острые зубы.

В руках дикаря была палка, или посох, или как оно там называется. Оружие не ахти какое, но уж куда получше голых рук. Пришлось подчиниться.

Я собирался дать стрекача, как только ступлю на твёрдую землю. Но не тут то было. Дикарь перегородил дорогу так, что бежать мне оставалось лишь в сторону деревни. Или прорываться мимо его дубинки. Чего уж больно не хотелось.

Как вообще это чудо в ожерельях, с браслетами на руках и ногах, смогло подойти ко мне неслышно? Или это я бдительность потерял?

Пришлось подчиниться приказу и идти. Но не обратно в деревню. Наоборот. Дикарь не преграждал мне путь, он его предлагал. Повернувшись ко мне спиной, он пошёл вперёд, указывая дорогу. Можно было развернуться и броситься наутёк. Но я замешкался. Во мне проснулось любопытство — черта, приводившая меня к ситуациям, не всегда благоприятным для здоровья.

Поведение дикаря было более добродушным, нежели угрожающим. Это не могло не тревожить. Не псих ли он? Но между тем было и интересно. Как бы там ни было, туземец знал английский, по меньшей мере, несколько слов. Можно было попробовать с ним объясниться. Узнать, где я, а где поселения белых людей. Может, он мне поможет вернуться к цивилизации, этот добродушный людоед.

Узкими петляющими тропками мы прошли сквозь дикие заросли и вышли на полянку на вершине холма в тени раскидистого дерева, названия которого я не знал. Моим глазам открылась хижина. В отличие от хижин в поселении, она не была сплетена из лозы и глины. Она была сложена из камня, крытого широкими листьями на шестах, связанных конусом наподобие индейских вигвамов.

Внутри было сухо и прохладно. Мягкие листья являлись ложем, широкий камень — столом. Вот и всё убранство, не считая всякой мелочи, развешанной по стенам. Странной мелочи, не из сего мира. Смутное беспокойство зашевелилось в груди.

То были вещи европейцев…

Я попал в гости к людоеду, собиравшему диковинки. Удивительно, что стены его жилища не были украшены человеческими головами, подобно трофеям в охотничьем домике.