Карен Мейтленд - Проклятие виселицы

Рауль снова повернулся к Осборну.

— За эту часть Англии он боится больше всего. Морской путь из Франции в Норфолк длиннее и опаснее, чем через южные порты, и поэтому большинство советников Иоанна считают, что Филипп попытается высадиться именно на юге. Однако некоторые полагают, что шпионы прибывают не через южные порты — они слишком хорошо охраняются. В здешних местах любой высадившийся может моментально исчезнуть в болотном тумане, но им необходим тут свой человек. Ни один чужак не сможет пройти через болота в одиночку, и кто-то должен помочь им встретиться с нужными людьми... — Рауль поколебался, но решил, что можно рассказать. — Иоанн считает, что в здешних местах есть предатель, может, даже в этом самом поместье. Он послал меня избавиться от него.

Хью яростно взмахнул рукой, опрокинув кубок Рауля на шёлковый ковёр. Он даже не глянул на растекающуюся лужу красного вина.

— Этот мерин! Я так и знал. Никогда не доверял ему. Рафаэль — чужак, он наверняка на стороне врагов Англии. Чего ещё ждать от мужчины, который на самом деле и не мужчина вовсе, кроме подлого предательства? Ты должен немедленно выгнать его, брат.

Рауль покачал головой.

— Нет, если это он, нужно держать его поблизости, пока не получим доказательств. Рано или поздно они себя выдадут, а уж тогда — пусть Бог смилостивится над их душами, поскольку Иоанн не проявит милости к их жалким телам.

Но только Бог знает, когда это случится, с горечью подумал Рауль — поскольку, хотя он заверил Иоанна, что обнаружит предателя, о том, как это сделать, он имел не больше понятия, чем как испечь пирог или постирать рубаху. До сих пор он ровным счётом ничего не обнаружил. Даже если предатель — мастер Рафаэль, как, скажите на милость, действовать, чтобы заставить его — или кого-то другого — выдать себя? Вряд ли можно подойти к нему и спросить прямо. У Рауля оставалась одна надежда — теперь, когда Осборн всё знает, он сделает эту работу за него... ну и, конечно, предоставит Раулю возможность приписать заслугу себе.

Простушка, выпившая бобовую настойку, станет красавицей. Бородавки следует потереть бобовой шелухой, а потом закопать ее. Когда шелуха сгниет, бородавки исчезнут.

Но от запаха бобовых цветов возникают дурные сны, и если кто заснет на бобовом поле, то будет страдать от кошмарных видений и сойдет с ума. А если один боб в стручке окажется белым, то в семье, посеявшей эти бобы, кто-то умрет.

Бобы едят на похоронах, чтобы призраки не проникли в мир живых. А сушеными стручками стучат, чтобы отогнать злых духов.

В древние времена, когда приносили человеческие жертвы, тянули жребий, и того, кто вытянет черный боб из горшка с белыми, обрекали на смерть. Так задумайтесь: своей ли рукой он выбирал смерть или его пальцы тянулись к ней, потому что им приказывали свыше?

Травник Мандрагоры

— Нет, нет, убери. Я его не возьму. — Элена отвернулась от протянутого Гитой свёртка и пристально смотрела на шершавую плетёную стену.

— Господи, ребёнок-то не там, — усмехнулась Гита. — У тебя мальчик, красивый и здоровый, как я и говорила. Он, конечно, тощенький, дети зелёного тумана всегда такие, но на твоём молоке живо растолстеет, особенно если будешь есть хорошее свежее мясо.

Джоан, свекровь Элены, пренебрежительно фыркнула.

— Всем известно, май — неудачный месяц для рождения. Моя мать всегда говорила, что майского младенца не откормишь — слишком они болезненные. Если бы Атен меня слушался...

— Тише! Не говори такого бедной девочке, — проворчала Марион, но по обеспокоенному выражению её лица Элена понимала, что та согласна с каждым словом.

Крошечный домик свекрови наполнился людьми. Мать Элены, Джоан, Марион, Гита и две кудахчущие соседки — все столпились в единственной комнате вокруг лежащей Элены. Она снова чувствовала себя маленькой девочкой, потерявшейся в толпе на ярмарочной площади среди чужих ног и колёс.

Элена лежала на утоптанном земляном полу, руки и ноги у неё слишком отяжелели, чтобы двигаться. Над ней, поддерживая, промокая тряпкой потный лоб, склонилась мать. Она что-то тихонько ворковала, будто это её дочь была новорожденным младенцем. Спина Элены затекла и онемела от холода жёсткого пола. Когда боли усилились, женщины сняли её с высокой кровати, разгребли камыши, задрали юбку и уложили голыми бёдрами на сырую холодную землю — чтобы она смогла взять силу у матери-земли, породившей всех людей.

Так рожали много поколений женщин Гастмира, и Элена знала, что даже возражать против этого не стоит. Теперь ей отчаянно хотелось вернуться в кровать, свернуться клубочком от боли и отчаяния и никого не слышать, но она слишком измучена, чтобы подняться.

— Ну же, милая, — уговаривала Гита. — Знаю, ты очень устала. Но просто позволь ребёнку сосать, потом он уснёт. Ему нужно материнское молоко. А если ты боишься уронить малыша, я помогу его подержать.

Гита попыталась подтолкнуть хнычущего младенца к Элене, но та подняла руку, как будто защищаясь от палки.

— Уберите его, — всхлипнула Элена. — Мне он не нужен. Я не хочу его видеть.

Женщины заохали и принялись плевать на пальцы, чтобы защититься от зла, которое непременно придёт вслед за такими словами.

— Просто стыд такое говорить, — проворчала мать и больно ущипнула Элену за руку, как делала, когда дочь была маленькой и плохо себя вела, заставляя стыдиться перед соседями.

Она бросила взгляд на пустую колыбель, куда Гита уже положила веточку омелы и посыпала соль — чтобы ребёнка не забрали духи.

— Я знаю, знаю. Хочу, чтобы его забрали, — расплакалась Элена.

Мать испуганно перекрестилась и застонала:

— Пресвятая Богородица и все святые, спасите нас. Она не понимает, что говорит.

Гита трижды легонько ударила Элену по губам.

— Не говори так, они услышат и заберут ребёнка.

Джоан поджала губы.

— А я знала! Знала, что она никогда не станет хорошей матерью. Я предупреждала Атена, да разве он послушает? Вы же слышали, какие ужасные вещи она говорила ещё до того, как бедный ягнёночек родился. Одного этого достаточно, чтобы напугать младенца. Просто удивительно, что он не родился с двумя головами и хвостом.

— Она станет чувствовать себя иначе, когда ребёнок потянет её соски, — успокаивающе сказала соседка. Она похлопала Джоан по плечу, словно желая утешить в горе, причинённом такой бессердечной невесткой.

Женщины вытерли ребёнка, но Элена всё равно чувствовала от него вонь родильной слизи и собственной крови. Ребёнка не мыли водой. Детям не положено мыть руки, пока им не исполнится год, иначе им никогда не скопить богатства. Среди сотни других заповедей Джоан не раз напоминала Элене об этом за последние месяцы — как будто это могло хоть как-то ослабить её страх за ребёнка. Ничто не могло ей помочь. Мандрагора сделала всё, что обещала Гита. Она показала Элене конец сна, и теперь она уже точно была уверена, что обречена убить собственного ребёнка.