Карен Мейтленд - Проклятие виселицы

Она почти наслаждалась работой — той, что она делала каждый день, обычной женской работой по дому. Но это не её дом — нагнувшись, она почувствовала сладко-солёный запах от пятен на покрывалах, резкую вонь пота, заглушённую мускусным ароматическим маслом. Элена отшатнулась, руки задрожали. Неужто чужак продержит её здесь, среди этих пятен и запахов, до тех пор, пока её волосы не провоняют ими, как у Люс?

Элена огляделась, стараясь успокоиться, пытаясь найти хоть что-то, не кричащее о том, что происходило в этой комнате. Она заметила приколоченную к стене у двери длинную доску, разделённую на квадраты, и в каждом было что-то вроде картинки. Любопытство заставило её подойти ближе. Она застыла на минуту, не в силах постичь то, что видит, потом отвернулась, залившись краской. Элена услышала хихиканье Люс. Девушка соскользнула с кровати и, обняв Элену за плечи, заставила снова обернуться к доске.

— Смотри, это то, что мы предлагаем.

В каждом из маленьких квадратов была грубо нарисованная фигурка, иногда две, а иногда и три, изображавшие людей в различных странных позах. Элена была неопытна в сексе, но всё же выросла в естественном окружении, среди плодовитой природы. Ещё не выучив названий животных, она уже видела петухов, вспархивающих на спины кур, баранов, спаривающихся с овцами, жеребцов, покрывающих кобыл или даже других жеребцов. Она смеялась над парнями и девчонками, кувыркающимися на пастбище. Все эти ежедневно повторяющиеся хрипы, стоны и крики казались естественным проявлением жизни.

Соития людей в крестьянских домах или даже в Большом доме не слишком отличались от случек животных — поспешные, спрятанные под одеялами. Звуки приглушались из страха побеспокоить детей, родителей или какого-нибудь вспыльчивого соседа по кровати. Воображения там не требовалось, достаточно лишь естественного стремления, жажды и похоти. Однако Элене предстояло узнать, что праздный человеческий ум способен создавать очень странные фантазии, которые никогда не придут в голову петуху или собаке.

Люс кивнула, указывая на доску.

— Мы принимаем здесь много иностранцев — моряков, торговцев и тому подобных. Мы не всегда понимаем, чего они хотят, так что они могут просто показать здесь. И знаешь, с некоторыми местными парнями мы тоже используем эту доску. Стоит им прийти сюда, как из их убогих голов исчезают все слова, и они начинают лепетать как младенцы. — Она ласково улыбнулась. — У меня тут на днях один парень даже не мог припомнить, кого он заказывал, женщину или мальчика.

— Мальчика?

Люс махнула рукой.

— Мальчики работают в другой комнате, за следующей дверью. Здесь некоторым клиентам не нравится видеть мужчин с мальчиками. Смешно, — добавила она, словно про себя, — то, что вызывает у одного мужчины восторг, у другого вызывает рвоту.

— Я думала, те мальчики — сыновья здешних женщин.

— Все они чьи-то сыновья, — фыркнула Люс. — Немало отцов и матерей продают сыновей сюда, на работу. Но они не наши, хотя некоторые женщины для них больше матери, чем те, что у них были.

Элена прикрыла глаза от стиснувшей голову внезапной боли. Что стало с её собственным сыном? Что с ним сделала Гита? Он сейчас в безопасности, или знахарка продала его? И не окажется ли он в конце концов в таком вот месте? Она была почти рада, что оказалась здесь, как будто этого достаточно, чтобы ублажить небеса и защитить от этого сына. Элене хотелось верить — раз это произошло с ней, значит такого не случится с её сыном. Но в глубине души она понимала, что это не так. И женщину, и её ребёнка легко убить вместе, так часто случалось, однако она упорно цеплялась за ту же мысль — я делаю это, чтобы защитить его.

И почему смертные считают страдание платой, способной купить справедливость или спасение? Мы, мандрагоры, усвоили мудрость наших отцов — жизнь даётся тебе почти даром, если умеешь украсть, если же нет — можешь страдать сколько угодно, но этим не приобретёшь для себя ничего, кроме боли.

Взглянув ещё раз на доску с картинками, Элена не смогла скрыть отвращения. Теперь, глядя на Люс, она пыталась представить, что из этого делает она.

Люс помрачнела, увидев выражение лица Элены.

— Не стоит тебе насмехаться над нами. Ты и сама ведь тоже здесь, верно?

— Но я не стану этого делать! — сказала Элена.

— Ты удивишься тому, что сможешь сделать, когда заставят. А если прогнёшься немного, киска, можешь даже получить от этого удовольствие.

Элена почувствовала, что краснеет — Люс точно угадала её мысли. Но она всё ещё не могла вообразить, как можно проделывать такое с незнакомцами. Она не смогла бы и не станет. Она ведь на самом деле замужем. Она никогда не будет такой, как Люс. Да ей и не понадобится. Совсем скоро, может даже сегодня, появится Рафаэль и заберёт её отсюда куда-нибудь в безопасное место. Она не останется, не будет жить здесь, как другие девушки. Сегодня, или, может быть, завтра, за ней придёт Рафаэль.

Пытаясь не смотреть на доску с завораживающими картинками, Элена занялась чисткой и уборкой, изо всех сил стараясь сосредоточиться на разглаживании, встряхивании, рассыпании, выравнивании — на повседневной работе, от которой дома, в Гастмире, ей хотелось побыстрее избавиться. Теперь Элена вцепилась в неё с яростью нищего, сжимающего свою единственную монетку.

Люс улыбалась про себя — она прекрасно понимала страх Элены. Ей довелось увидеть немало девушек, входящих в Матушкин дом, и Люс знала — на всё нужно только время. Пусть Элена привыкает понемногу, думала она. И потому Люс не стала говорить, что эти простые и безликие комнаты — всего лишь общие помещения, предназначенные для самых бедных — нищих ремесленников и прыщавых девственников-подмастерьев, моряков и бродячих торговцев, которые хотят эля, мяса и женщин — именно в таком порядке. Сюда приходили и мелкие клирики, у которых после долгих часов мрачной службы на латыни разыгрывались такие нечестивые фантазии, что они не смели исповедовать их никому, кроме шлюх.

Однако были здесь и другие, тайные комнаты, они пока неизвестны Элене, но ей предстоит их узнать. О да, в своё время, как приходится узнавать любому смертному, что в каждой душе есть свои тёмные и потаённые уголки.

Это древнее магическое растение, друиды почитали его не меньше омелы. Христиане говорят, что ее прикладывали к ранам Христа на кресте, и тогда из нее потекла святая вода. Считают, что она оберегает от зла и останавливает кровотечение. Тем не менее, ведьмы и колдуны часто используют ее в заклинаниях как приворотное зелье, а если вор приложит ее к надрезу на руке, то сможет открыть любой замок.