Юлия Гнатюк - Деревянная книга

В купе, извинившись, вошел пассажир. Крепкий чуть седоватый мужчина оказался очень общительным и разговорчивым. Узнав, что перед ним иностранец, мужчина с энтузиазмом начал рассказывать о немецких порядках, дисконтных картах, проездных билетах, упомянув, между прочим, что в недавнем прошлом он летчик-истребитель, а теперь ищет работу. Летал в небе Испании, Канады, Италии…

«Ну, ребята, вы уже меня достали! Может, еще дощечку на грудь повесишь: “обладаю военными секретами, продам недорого в хорошие руки”!» – про себя выругался Чумаков, но внешне ничем не проявил своей досады. Оставаясь по-прежнему любезным, он мягко ушел от разговоров об авиабазах НАТО и типах истребителей, и в который раз принялся излагать цель своей поездки в Аахен.

Поезд остановился. Подхватив сумку и выйдя на перрон, Вячеслав Михайлович сразу увидел маленькую женщину в шляпке с книгой, которую она держала так, чтобы хорошо было видно название.

Женщина была вся такая аккуратная, светлая, почти невесомая, что походила на фею, вышедшую на пенсию.

– Фрау Миролюбова? Здравствуйте! Я Вячеслав, – Чумаков поцеловал маленькой женщине руку, извиняясь, что не очень хорошо говорит по-немецки.

– Здаффствуйте! – по-русски с сильным акцентом сказала она.

Обмениваясь первыми фразами и придерживая под локоть фрау Миролюбову, которая опиралась на палочку, они пошли по стеклянному переходу.

На привокзальной площади Чумаков огляделся. Типичный среднеевропейский город: вокзал, органично соединяющий каменные фрагменты постройки с современной стеклобетонной конструкцией; чистенькие неширокие улицы, мощенные булыжником; дома с черепичными островерхими крышами; кафе, пивбары; дисциплинированные пешеходы, терпеливо ожидающие на перекрестках зеленый свет. Машины с желтыми голландскими, бело-красными бельгийскими и бело-голубыми немецкими номерами, ведь Аахен – город трех границ.

Дойдя до автобусной остановки, фрау Миролюбова опустилась отдохнуть на скамеечку возле скульптурной группы лошадей. Ей, очевидно, было трудно ходить.

– Артрит, – пояснила она, – нога причиняет боль, и я медленно хожу, из-за чего приходится терять много времени. Это не жалоба! – предостерегающе подняла она палец. – Просто я объясняю вам ситуацию…

Подошедший автобус повез их мимо старинных замшелых готических соборов и домов, в основном еще довоенной постройки.

Минут через десять езды – фрау жила в самом центре – они вышли и оказались у одного из таких же старых пятиэтажных домов с кованой дверью-решеткой входа. Слева находился блок с кнопками квартир и фамилиями жильцов, а также встроенный микрофон с динамиком для вызова хозяев.

Фрау Миролюбова достала большой длинный ключ и отворила дверь-решетку, а вторым ключом – поменьше – открыла следующую деревянную дверь. С площадки вверх вела деревянная же лестница, крашенная в красный цвет.

Чумаков хотел помочь «бабушке» одолеть ступени, но она решительно отклонила помощь:

– Нет, благодарю, я сама!

И стала подниматься, держась за перила и опираясь на свою палочку. Добравшись до третьего этажа и прочитав в глазах Чумакова недоумение, она пояснила:

– Если я сейчас привыкну к вашей помощи, то потом, когда вновь останусь одна, мне будет еще тяжелее…

Эти слова вызвали у Чумакова чувство глубокого уважения к женщине, привыкшей уже много лет жить одной и рассчитывать только на свои силы.

Белая дверь с надписью фамилии хозяйки распахнулась, и Чумаков, переступив порог, оказался в двухкомнатной квартире с высокими потолками, крохотной кухней, коридором и совмещенным санузлом.

Проведя гостя в кабинет и предложив оставить здесь вещи, фрау Миролюбова удалилась в свою комнату переодеваться.

Вячеслав Михайлович окинул взором кабинет. Большое окно с жалюзи выходило на крохотный дворик. У окна стоял обширный письменный стол, весь занятый книгами и двумя старинными печатными машинками. Справа – шкаф для одежды, старый, как и прочая мебель, слева – кровать, покрытая синим мохнатым покрывалом. Между кроватью и спинкой что-то, обитое той же тканью. На первый взгляд это «нечто» походило на спинку от дивана. «Наверное, чтобы спящему на кровати было не холодно от стены», – решил Чумаков.

Над кроватью висела картина, писанная маслом, «Пастушок в Альпах», изображавшая молоденького юношу с палкой рядом с белыми овцами. Далее – шкаф с книгами, еще один стеклянный шкаф, доверху набитый папками с надписями на французском, и огромный старый чемодан, поставленный «на попа».

Вошла уже переодетая фрау Миролюбова.

– Вятщеслафф… как ваше отчество?

– Михайлович, но можно просто по имени.

– О, нет, – возразила хозяйка, – мне нравится русский обычай называть людей по имени-отчеству, это ведь память о родителях, жаль, что у нас так не принято. Мое имя Иоганна, по-французски Жанна, но знакомые – из славян – называют меня Галина Францевна…

– Хорошо! – обрадовался Чумаков. Ему тоже не очень нравилось официальное «фрау» или «мадам», а Галина Францевна – родное, привычное и, главное, было приятно хозяйке.

– Я сейчас приготовлю на стол, – сообщила она.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, я не голоден, – пробовал возразить Чумаков.

Но в этом доме уважение к русским обычаям распространялось не только на отчество.

– Только, простите, я совсем не умею готовить, – заизвинялась хозяйка. – Это Юра прекрасно готовил разные русские блюда: борщ, блины, котлеты, а я просто – осел на кухне! – последнюю фразу она произнесла по-русски.

Чумаков даже растерялся от столь суровой самооценки, а Галина Францевна повторила уже на немецком: «Йа, йа, эзель ауф дер кюхе…»

Открытость, радушие и вся обстановка в доме были скорее русскими, чем немецкими, и у Вячеслава отлегло от сердца: он почувствовал, что общий язык будет найден очень скоро. «Странно только, – подумал, – что Миролюбов за тридцать четыре года совместной жизни так и не научил жену русскому языку».

Пока хозяйка готовила на стол, Чумаков осматривал вторую комнату. Она была больше кабинета и обставлена такой же скромной мебелью: потертый диван-кровать, кресла, небольшой газовый камин в углу. На стене прямо напротив двери картина с молодыми женщинами, пьющими чай в саду, одна обнаженная, европейской внешности. На второй картине тоже обнаженная женщина, но уже восточного типа, сидя, делала прическу перед зеркалом, изящно подогнув ноги с браслетами на щиколотках. Смуглое крепкое тело, небольшая высокая грудь, рука с заколкой поднята к волосам. Сквозь проем в стене виднелось восточное селение с дувалами и мечетью.

Как и в кабинете, здесь тоже везде были книги и журналы на французском, английском и немецком языках.