Фернандо Гамбоа - Капитан Райли

Лежа на спине, чтобы не давить на больные ребра, он то и дело косился направо, любуясь сладострастными изгибами тела Кармен — которая лежала под тонким одеялом совершенно обнаженная, на расстоянии протянутой руки, при одной мысли он ощутил необоримое желание, охватывающее его всякий раз, когда он оказывался рядом с этой чувственной женщиной.

Чувственная женщина, казалось, прочла его мысли и повернулась.

— Даже не надейся! — прошептала она.

Штаб гестапо

Берлин

В маленькой, совершенно безликой комнате, расположенной в недрах бывшего театра на улице Принца Альберта, где нынче располагалась штаб-квартира гестапо — здания, больше известного берлинцам как «Дом ужасов» — в серых замшевых креслах сидели лицом друг к другу двое мужчин. Их разделял небольшой круглый стол, на нем стоял серебряный поднос с двумя чашками кофе, к которым ни один из них так и не прикоснулся.

Собеседники отличались друг от друга, как небо и земля. Один из них был в дорогом шерстяном костюме, который еще больше подчеркивал спокойное благородство его манер; у него были седые волосы, густые брови и открытый взгляд синих глаз. Другой же скорее напоминал ласку, вставшую на задние лапы; это впечатление усиливали маленькие глазки под круглыми очками, черные усики, подвижные челюсти и нервные повадки: казалось, он готов был в любую минуту сорваться с места. Тем не менее, черная с серебром форма СС, которой он руководил уже двенадцать лет, с лихвой возмещала недостаток физической брутальности, внушая чувство благоговейного ужаса. Генрих Гиммлер, второй по значимости человек в Третьем рейхе, по праву считался самым могущественным и опасным в Германии и отчитывался лишь перед самим Адольфом Гитлером.

Об антипатии, которую собеседники питали друг к другу, знали все кому не лень. Тот, что в костюме, был главой поносимого на чем свет стоит абвера и единственным членом правительства, не принадлежащим к партии нацистов, а его оппонент твердой железной рукой управлял всемогущими войсками СС. Граница, разделяющая их, была очевидной, и все, кто хотел плыть с попутным ветром в нацистской гитлеровской Германии, знали, по какую сторону границы нужно находиться. Вообще-то, тот факт, что Вильгельм Канарис, известный своим негативным отношением к методам Рейха, все еще стоял во главе абвера, оставался для всех загадкой, за исключением, само собой, тех, кто являлся мишенью адмирала, ибо Канарис ловко использовал любой компромат, находящийся в его руках, чтобы держать врагов на почтительном расстоянии и не давать им воли. Естественно, в числе этих врагов находился и Генрих Гиммлер.

Атмосфера в кабинете, освещаемым лишь тусклым светом через выходящее на север окно, была гнетущей. Напряженность, возникшая между собеседниками, буквально витала в воздухе. Гиммлер согласился на эту бессмысленную встречу скрепя сердце, лишь из-за нескольких фотографий, как он предполагал, представляющих для него угрозу, поскольку запечатленные на них намерения лидера СС были явно далеки от сюсюканий с детьми. Вот и еще одна причина, чтобы ненавидеть старого морячка, не признающего национал-социализм и занимающегося исключительно плетением интриг против начальства, что разлагало подчиненных. Гиммлер подозревал, что именно Канарис убеждал Франко не воевать на стороне Германии. «Несомненно, адмирал — тяжкая обуза для Рейха, но ничего, рано или поздно я упеку его вместе с семьей и тупыми псинами в концлагерь, и там его заставят сожрать своих собак, перед тем как вздернут на виселице за измену, — подумал Гиммлер, и его губы под усиками расползлись в довольной улыбке. — Рано или поздно, но упеку».

— Это ошибка, — в третий раз повторил Канарис, не обращая внимания на погруженного в размышления человека, сидящего перед ним. — Операция «Апокалипсис» — весьма серьезная ошибка, за которую нам, несомненно, придется дорого заплатить.

— Вы ничего не знаете об этой операции, — самодовольно произнес Гиммлер, — как бы вы ни притворялись, что это не так.

— Я знаю о ней достаточно, чтобы опасаться самого худшего, — возразил Канарис.

Гиммлер цинично улыбнулся.

— Позвольте напомнить, что на самом деле это была ваша идея.

От негодования адмирал вытаращил глаза, стараясь не поддаться на провокацию.

— Да как вы смеете? — возмущенно ответил он, не повышая, впрочем, голоса. — План, предложенный мной фюреру, состоял в том, чтобы внедрять в тыл врага наших агентов, используя для этого корсарские корабли. Мой план состоял лишь в этом, а вовсе не в том, что вы собираетесь провернуть. То, что вы намерены сделать, неизбежно приведет к катастрофе.

Гиммлер, явно забавляясь возмущением адмирала, откинулся на спинку кресла, сложив руки на коленях.

— А вам известно, что подобные пораженческие комментарии приравнены к государственной измене? — спросил он.

Наклонившись вперед, Канарис в упор уставился на главу СС.

— Ни вы, ни ваша армия чернорубашечников не способны запугать меня, Генрих, — ответил он ледяным тоном. — В случае необходимости я пойду к самому фюреру и доведу до его сведения, как сильно он ошибается. Операция «Апокалипсис» не просто обречена на неудачу; она принесет поражение и гибель всей Германии, поскольку вы не подозреваете об одном важном факторе. Мои осведомители в Лондоне уверяют, что британское правительство прекрасно знает об «Апокалипсисе», — он выдержал паузу, наблюдая за реакцией собеседника, однако тот ничем не выказал беспокойства или растерянности. — Так что эта операция, — закончил он, — заведомо обречена на провал.

Канарис ожидал увидеть на лице Гиммлера удивление или возмущение, когда он сообщил, что британцам было известно об операции.

Однако, к его собственному удивлению, Гиммлер лишь усмехнулся в свои нелепые усики.

— Этот жирный пьяница Черчилль на самом деле ровным счётом ничего не знает.

— Но мои агенты...

— Британцы знают о ней, — разъяснил он, расплываясь в торжествующей улыбке, — лишь то, что мы позволили им узнать.

Канарис надолго задумался.

— И тем не менее, — произнес он, не желая сдаваться, — прекратите это безумие, пока не поздно.

Гиммлер раздраженно поморщился.

— Вы, как и я, прекрасно знаете, что это невозможно. Да если бы и было возможно, — добавил он, со скучающим видом разглядывая свои ногти, — фюрер никогда на это не пойдет. Ни у него, ни у меня, ни у всех остальных, кто фактически правит Германией, — произнес он, наслаждаясь каждым звуком собственного голоса, — нет ни малейших сомнений, что эта операция нанесет окончательный удар по Союзникам. Это не только приведет к нашей немедленной победе в войне; менее чем через год мы установим господство во всем мире. Это будет поистине Апокалипсис, — закончил он, глядя на собеседника со сдержанным торжеством, — после которого в мире останется место лишь для людей арийской расы.